Стихи Николая Клюева

Вы — отгул глухой, гремучей, Обессилевшей волны, Мы — предутренние тучи, Зори росные весны.

Лесные сумерки — монах За узорочным часословом, Горят заставки на листах Сурьмою в золоте багровом.

Я люблю цыганские кочевья, Свист костра и ржанье жеребят, Под луной как призраки деревья И ночной железный листопад.

В овраге снежные ширинки Дырявит посохом закат, Полощет в озере, как в кринке, Плеща на лес, кумачный плат.

Запечных потемок чурается день, Они сторожат наговорный кистень,- Зарыл его прадед-повольник в углу

Я надену черную рубаху И вослед за мутным фонарем По камням двора пройду на плаху С молчаливо-ласковым лицом.

Я пришел к тебе, сыр-дремучий бор, Из-за быстрых рек, из-за дальних гор, Чтоб у ног твоих, витязь-схимнище

Болесть да засуха, На скотину мор. Горбясь, шьёт старуха Мертвецу убор. Холст ледащ на ощупь, Слепы нить

Зима изгрызла бок у стога, Вспорола скирды, но вдомек Буренке пегая дорога И грай нахохленных сорок.

Верить ли песням твоим — Птицам морского рассвета,- Будто туманом глухим Водная зыбь не одета?

Костра степного взвивы, Мерцанье высоты, Бурьяны, даль и нивы — Россия — это ты! На мне бойца кольчуга

Весна отсияла… Как сладостно больно, Душой отрезвяся, любовь схоронить. Ковыльное поле дремуче-раздольно

Вы обещали нам сады В краю улыбчиво-далеком, Где снедь — волшебные плоды, Живым питающие соком.

Бродит темень по избе, Спотыкается спросонок, Балалайкою в трубе Заливается бесенок: «Трынь да брынь

Грохочет Балтийское море, И, пенясь в расщелинах скал, Как лев, разъярившийся в ссоре, Рычит набегающий вал.

Вы, белила-румяна мои, Дорогие, новокупленные, На меду-вине развоженные, На бело лицо положенные, Разгоритесь

Льнянокудрых тучек бег — Перед ведреным закатом. Детским телом пахнет снег, Затенённый пнем горбатым.

Сын обижает, невестка не слухает, Хлебным куском да бездельем корит; Чую — на кладбище колокол ухает

Галка-староверка ходит в черной ряске, В лапотках с оборой, в сизой подпояске. Голубь в однорядке, воробей

Наша деревня — Сиговой Лоб Стоит у лесных и озерных троп, Где губы морские, олень да остяк.

Просинь — море, туча — кит, А туман — лодейный парус. За окнищем моросит Не то сырь, не то стеклярус.

Вылез тулуп из чулана С летних просонок горбат: «Я у татарского хана Был из наряда в наряд.

Ты всё келейнее и строже, Непостижимее на взгляд… О, кто же, милостивый боже, В твоей печали виноват?

Я молился бы лику заката, Темной роще, туману, ручьям, Да тяжелая дверь каземата Не пускает к родимым

Где вы, порывы кипучие, Чувств безграничный простор, Речи проклятия жгучие, Гневный насилью укор?

В морозной мгле, как око сычье, Луна-дозорщица глядит; Какое светлое величье В природе мертвенной сквозит.

Горние звезды как росы. Кто там в небесном лугу Точит лазурные косы, Гнет за дугою дугу? Месяц, как лилия

Где рай финифтяный и Сирин Поёт на ветке расписной, Где Пушкин говором просвирен Питает дух высокий свой

Хорошо ввечеру при лампадке Погрустить и поплакать втишок, Из резной низколобой укладки Недовязанный

Как сладостный орган, десницею небесной Ты вызван из земли, чтоб бури утишать, Живым дарить покой, жильцам

Есть две страны; одна — Больница, Другая — Кладбище, меж них Печальных сосен вереница, Угрюмых пихт и

Уже хоронится от слежки Прыскучий заяц… Синь и стыть, И нечем голые колешки Березке в изморозь прикрыть.

Любви начало было летом, Конец — осенним сентябрем. Ты подошла ко мне с приветом В наряде девичьи простом.

«Безответным рабом Я в могилу сойду, Под сосновым крестом Свою долю найду». Эту песню певал Мой страдалец-отец

Чтобы медведь пришел к порогу И щука выплыла на зов, Словите ворона-тревогу В тенета солнечных стихов.

В златотканные дни сентября Мнится папертью бора опушка. Сосны молятся, ладан куря, Над твоей опустелой избушкой.

Есть в Ленине керженский дух, Игуменский окрик в декретах, Как будто истоки разрух Он ищет в «Поморских ответах».

Чу! Перекатный стук на гумнах, Он по заре звучит как рог. От бед, от козней полоумных Мой вещий дух не изнемог.

Есть на свете край обширный, Где растут сосна да ель, Неисследный и пустынный,- Русской скорби колыбель.

Я — посвященный от народа, На мне великая печать, И на чело свое природа Мою прияла благодать.

За лебединой белой долей, И по-лебяжьему светла, От васильковых меж и поля Ты в город каменный пришла.

Я был прекрасен и крылат В богоотеческом жилище, И райских кринов аромат Мне был усладою и пищей.

Из подвалов, из темных углов, От машин и печей огнеглазых Мы восстали могучей громов, Чтоб увидеть всё

Я дома. Хмарой-тишиной Меня встречают близь и дали. Тепла лежанка, за стеной Старухи ели задремали.