Стихи Николая Тихонова

Дома здесь двадцать лет назад В огне и грохоте кипели, И шли бойцы сквозь этот ад Неотразимо — к высшей цели.

Сквозь гул Москвы, кипенье городское К тебе, чей век нуждой был так тяжел, Я в заповедник вечного покоя

Петровой волей сотворен И светом ленинским означен — В труды по горло погружен, Он жил — и жить не мог иначе.

Спокойно трубку докурил до конца, Спокойно улыбку стер с лица. «Команда, во фронт! Офицеры, вперед!

Я люблю тебя той — без прически, Без румян — перед ночи концом, В черном блеске волос твоих жестких

Как мокрые раздавленные сливы У лошадей раскосые глаза, Лоскутья умирающей крапивы На колесе, сползающем назад.

Над зеленою гимнастеркой Черных пуговиц литые львы; Трубка, выжженная махоркой, И глаза стальной синевы.

И встанет день, как дым, стеной, Уеду я домой, Застелет поезд ночь за мной Всю дымовой каймой.

Свет льется, плавится задаром Повсюду, и, в себя придя, Он мирным падает пожаром На сеть косящую дождя.

Праздничный, веселый, бесноватый, С марсианской жаждою творить, Вижу я, что небо небогато, Но про землю

Им, помнившим Днепр и Ингулец, Так странно — как будто все снится — Лежать между радостных улиц В земле

Я вечером увидел Зеебрюгге, В лиловой пене брандера плечо, След батарей за дюнами на юге Я, как легенду

Я прошел над Алазанью, Над причудливой водой, Над седою, как сказанье, И, как песня, молодой.

Просто ли ветер или крик, Просто захлопнутый дверью, Обрубок улицы — тупик Обрубки человечьи мерит.

Мы разучились нищим подавать, Дышать над морем высотой соленой, Встречать зарю и в лавках покупать За

Как по уставу — штык не вправе Заполнить ротный интервал, Как по уставу — фронтом вправо, Погруппно город отступал.

Там подошла, к стене почти, стена, И нет у них ни двери, ни окна. И между них, такой, что видно дно

Я — одержимый дикарь, я гол. Скалой меловой блестит балкон. К Тучкову мосту шхуну привел Седой чудак

Посмотри на ненужные доски — Это кони разбили станки. Слышишь свист, удаленный и плоский? Это в море

Мне кажется, что я встречался с ним Уже не раз: на Рионгэсе или В тквибульских шахтах, с крепким, молодым

Женщина в дверях стояла, В закате с головы до ног, И пряжу черную мотала На черный свой челнок.

Часовой усталый уснул, Проснулся, видит: в траве В крови весь караул Лежит голова к голове.

Хочу, чтоб стих был тонок, словно шелк, Не для того, чтоб в шепот перешел. Но я сейчас сжимаю стих в

Полюбила меня не любовью, Как березу огонь — горячо, Веселее зари над становьем Молодое блестело плечо.

Нечаянный вечер забыт — пропал, Когда в листопад наилучший Однажды плясала деревьев толпа, Хорошие были

Ночь без луны кругом светила, Пожаром в тишине грозя, Ты помнишь все, что с нами было, Чего забыть уже

Далеко остались джунгли, пальмы, храмы, Город-сад, зеленая река. Вечером, примчав с Цейлона прямо, Встретил

Там генцианы синие в лугах, Поток румяный в снежных берегах. Там в неповторной прелести долин Встал ледяной

Мир строится по новому масштабу. В крови, в пыли, под пушки и набат Возводим мы, отталкивая слабых, Утопий

Крутой тропою — не ленись — К лесам Таврарским подымись, Взгляни в открывшуюся высь,- И ты увидишь наяву

Даль полевая, как при Калите, Унылая, осенняя, нагая, Леса в зеленой хвойной темноте Стоят, покой земли оберегая.

Мой город так помолодел — Не заскучать, И чайки плещутся в воде, Устав кричать. И чаек крылья так легки

Хлынул дождь, когда девушки, встав в хоровод, В старом Сульдуси, в Сульдуси пели, И казалось, что дождь

Батальонный встал и сухой рукой Согнул пополам камыш. «Так отпустить проститься с женой, Она умирает, говоришь?

Крутили мельниц диких жернова, Мостили гать, гоняли гурт овечий, Кусала ноги ржавая трава, Ломала вьюга

Вокзалы, всё вокзалы — ожиданья, Здесь паровозы, полные страданья, Горят, изнемогая на глазах, В дыму

Хотел я ветер ранить колуном, Но промахнулся и разбил полено, Оно лежало, теплое, у ног, Как спящий

Под сосен снежным серебром, Под пальмой юга золотого, Из края в край, из дома в дом Проходит ленинское слово.

Когда уйду — совсем согнется мать, Но говорить и слушать так же будет, Хотя и трудно старой понимать

Длинный путь. Он много крови выпил. О, как мы любили горячо — В виселиц качающемся скрипе И у стен с

Она стояла в двух шагах, Та радуга двойная, Как мост на сказочных быках, Друзей соединяя. И золотистый

Медной рябиной осыпан гравий, Праздничный люд шуршит, разодет. Солнце — вверху, внизу — Хэпо-Ярви, Может

Катятся звезды, к алмазу алмаз, В кипарисовых рощах ветер затих, Винтовка, подсумок, противогаз И хлеба

Котелок меня по боку хлопал, Гул стрельбы однозвучнее стал, И вдали он качался, как ропот, А вблизи он

Мы чинно ползем По белесому скату, Вот это Ла-Маншем Зовут небогато. Костистый чиновник — Канадская ель

Едва плеснет в реке плотва, Листва прошелестит едва, Как будто дальний голос твой Заговорил с листвой.

Ты не думай о том, как тоскую я в городе зимнем, И высокие брови не хмурь на чернеющий снег.

Опять стою на мартовской поляне, Опять весна — уж им потерян счет, И в памяти, в лесу воспоминаний, Снег

Фонарь взошел над балок перестуком, Он две стены с собою уволок, И между них легко, как поплавок, Упала

Вот птица — нет ее свежей — Оттенков пепельного дыма,- Породы башенных стрижей, Чья быстрота неповторима.