Стихи Николая Тихонова

Петровой волей сотворен И светом ленинским означен — В труды по горло погружен, Он жил — и жить не мог иначе.

Спокойно трубку докурил до конца, Спокойно улыбку стер с лица. «Команда, во фронт! Офицеры, вперед!

Дома здесь двадцать лет назад В огне и грохоте кипели, И шли бойцы сквозь этот ад Неотразимо — к высшей цели.

Сквозь гул Москвы, кипенье городское К тебе, чей век нуждой был так тяжел, Я в заповедник вечного покоя

Я люблю тебя той — без прически, Без румян — перед ночи концом, В черном блеске волос твоих жестких

Медной рябиной осыпан гравий, Праздничный люд шуршит, разодет. Солнце — вверху, внизу — Хэпо-Ярви, Может

Катятся звезды, к алмазу алмаз, В кипарисовых рощах ветер затих, Винтовка, подсумок, противогаз И хлеба

Котелок меня по боку хлопал, Гул стрельбы однозвучнее стал, И вдали он качался, как ропот, А вблизи он

Мы чинно ползем По белесому скату, Вот это Ла-Маншем Зовут небогато. Костистый чиновник — Канадская ель

Едва плеснет в реке плотва, Листва прошелестит едва, Как будто дальний голос твой Заговорил с листвой.

Ты не думай о том, как тоскую я в городе зимнем, И высокие брови не хмурь на чернеющий снег.

Опять стою на мартовской поляне, Опять весна — уж им потерян счет, И в памяти, в лесу воспоминаний, Снег

Фонарь взошел над балок перестуком, Он две стены с собою уволок, И между них легко, как поплавок, Упала

Вот птица — нет ее свежей — Оттенков пепельного дыма,- Породы башенных стрижей, Чья быстрота неповторима.

Кую-Уста зовут того, кто может Своим чутьем найти воды исток. Сочти морщины на верблюжьей коже, Пересчитай

Флаг, переполненный огнем, Цветущий, как заря. И тонким золотом на нем Три доблести горят: То молот вольного

Спит городок Спокойно, как сурок. И дождь сейчас уснет, На крышах бронзовея; Спит лодок белый флот И

Когда людям советским в их мирном сне Все хорошее, доброе снится, Я хочу говорить об одной тишине, О

В глазах Гулливера азарта нагар, Коньяка и сигар лиловые путы,- В ручонки зажав коллекции карт, Сидят

1 Хороший Сагиб у Сами и умный, Только больно дерется стеком. Хороший Сагиб у Сами и умный, Только Сами

Не плачьте о мертвой России Живая Россия встает,- Ее не увидят слепые, И жалкий ее не поймет.

Как след весла, от берега ушедший, Как телеграфной рокоты струны, Как птичий крик, гортанный, сумашедший

Великим океаном нашей жизни Сейчас плывем к тем дальним берегам, Что назовем землею коммунизма… Наш долгий

Я видел их не на полях сражений,— То был труда обычного пример,— В колхозе, что не знает поражений, Который

Стих может заболеть И ржавчиной покрыться, Иль потемнеть, как медь Времен Аустерлица, Иль съежиться

Огонь, веревка, пуля и топор Как слуги кланялись и шли за нами, И в каждой капле спал потоп, Сквозь малый

1 Домов затемненных громады В зловещем подобии сна, В железных ночах Ленинграда Осадной поры тишина.

Событья зовут его голосом властным: Трудись на всеобщее благо! И вот человек переполнен огнем, Блокноты

За Гомборами скитаясь, миновал Телав вечерний, Аллавердской ночью синей схвачен праздника кольцом.

И сказал женщине суд: «Твой муж — трус и беглец, И твоих коров уведут, И зарежут твоих овец».

Локти резали ветер, за полем — лог, Человек добежал, почернел, лег. Лег у огня, прохрипел: «Коня!

Сияли нам веселые подарки — Платки и голубки, По залу шел над зыбью флагов ярких Свет голубой реки.

Не заглушить, не вытоптать года,- Стучал топор над необъятным срубом, И вечностью каленная вода Вдруг

Я рад, что видел у Аттока Могучий Инд в расцвете сил И весь размах его потока, Который землю веселил.

Ненастный день. Как лезвия Небезопасных бритв, Срезает отмели, звеня, Разгневанный прилив. Сырые серые

Воскресных прогулок цветная плотва Исполнена лучшей отваги. Как птицы, проходят, плывут острова Крестовский

Наш век пройдет. Откроются архивы, И все, что было скрыто до сих пор, Все тайные истории извивы Покажут

И мох и треск в гербах седых, Но пышны первенцы слепые, А ветер отпевает их Зернохранилища пустые.

Работал дождь. Он стены сек, Как сосны с пылу дровосек, Сквозь меховую тишину, Сквозь простоту уснувших

Как мокрые раздавленные сливы У лошадей раскосые глаза, Лоскутья умирающей крапивы На колесе, сползающем назад.

Над зеленою гимнастеркой Черных пуговиц литые львы; Трубка, выжженная махоркой, И глаза стальной синевы.

И встанет день, как дым, стеной, Уеду я домой, Застелет поезд ночь за мной Всю дымовой каймой.

Свет льется, плавится задаром Повсюду, и, в себя придя, Он мирным падает пожаром На сеть косящую дождя.

Праздничный, веселый, бесноватый, С марсианской жаждою творить, Вижу я, что небо небогато, Но про землю

Им, помнившим Днепр и Ингулец, Так странно — как будто все снится — Лежать между радостных улиц В земле

Я вечером увидел Зеебрюгге, В лиловой пене брандера плечо, След батарей за дюнами на юге Я, как легенду

Я прошел над Алазанью, Над причудливой водой, Над седою, как сказанье, И, как песня, молодой.

Просто ли ветер или крик, Просто захлопнутый дверью, Обрубок улицы — тупик Обрубки человечьи мерит.

Мы разучились нищим подавать, Дышать над морем высотой соленой, Встречать зарю и в лавках покупать За

Как по уставу — штык не вправе Заполнить ротный интервал, Как по уставу — фронтом вправо, Погруппно город отступал.