Стихи Ольги Берггольц

Ни до серебряной и ни до золотой, всем ясно, я не доживу с тобой. Зато у нас железная была — по кромке

…Осада длится, тяжкая осада, невиданная ни в одной войне. Медаль за оборону Ленинграда сегодня Родина

Мне просто сквозная усмешка дана, да финские камни — ступени к Неве, приплытие гончаров, и весна, и красная

Мы предчувствовали полыханье этого трагического дня. Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье. Родина!

Какая тёмная зима, какие долгие метели! Проглянет солнце еле-еле — и снова ночь, и снова тьма… Какая

Белый город, синие заливы, на высоких мачтах — огоньки… Нет, я буду все-таки счастливой многим неудачам вопреки.

Не сына, не младшего брата — тебя бы окликнуть, любя: «Волчонок, волчонок, куда ты? Я очень боюсь за тебя!

Сердцем, совестью, дыханьем, Всею жизнью говорю тебе: «Здравствуй, здравствуй. Пробил час свиданья, Светозарный

Я никогда не напишу такого В той потрясенной, вещей немоте ко мне тогда само являлось слово в нагой и

…Я недругов смертью своей не утешу, чтоб в лживых слезах захлебнуться могли. Не вбит еще крюк, на котором повешусь.

Мы больше не увидимся — прощай, улыбнись… Скажи, не в обиде ты на быстрые дни?.. Прошли, прошли — не

…Еще редактор книжки не листает с унылой и значительною миной, и расторопный критик не ругает в статье

Есть у меня подкова, чтоб счастливой — по всем велениям примет — была. Ее на Херсонесе, на обрыве, на

О друг, я не думала, что тишина Страшнее всего, что оставит война. Так тихо, так тихо, что мысль о войне

Илье Эренбургу 1 Забыли о свете вечерних окон, задули теплый рыжий очаг, как крысы, уходят глубоко-глубоко

Я сердце свое никогда не щадила: ни в песне, ни в дружбе, ни в горе, ни в страсти… Прости меня, милый.

О, если б ясную, как пламя, иную душу раздобыть. Одной из лучших между вами, друзья, прославиться, прожить.

Нет, не из книжек наших скудных, Подобья нищенской сумы, Узнаете о том, как трудно, Как невозможно жили мы.

Есть время природы особого света, неяркого солнца, нежнейшего зноя. Оно называется бабье лето и в прелести

Это всё неправда. Ты любим. Ты навек останешься моим. Ничего тебе я не прощу. Милых рук твоих не отпущу.

На собранье целый день сидела — то голосовала, то лгала… Как я от тоски не поседела? Как я от стыда не померла?

Мне скажут — Армия… Я вспомню день — зимой, январский день сорок второго года. Моя подруга шла с детьми

1 Сама я тебя отпустила, сама угадала конец, мой ласковый, рыженький, милый, мой первый, мой лучший птенец…

В предутрии деревня, лесная сторона. И слухом самым древним бессонница полна. Пыхтят и мреют кочки у

О, не оглядывайтесь назад, на этот лед, на эту тьму; там жадно ждет вас чей-то взгляд, не сможете вы

Ничто не вернётся. Всему предназначены сроки. Потянутся дни, в темноту и тоску обрываясь, как тянутся

Позволь мне как другу — не ворогу руками беду развести. Позволь мне с четыре короба сегодня тебе наплести.

Я говорю, держа на сердце руку, так на присяге, может быть, стоят. Я говорю с тобой перед разлукой, страна

…И вновь одна, совсем одна — в дорогу. Желанный путь неведом и далек, и сердце жжет свобода и тревога

Вот город, я и дом — на горизонте дым за сорокаминутным расстояньем… Сады прекрасные, осенние сады в

«Спаси меня!»- снова к тебе обращаюсь. Не так, как тогда,- тяжелей и страшней: с последней любовью своею

Загорается сыр-бор не от засухи — от слова. Веселый разговор в полуночи выходит снова: «Ты скажи, скажи

Ты у жизни мною добыт, словно искра из кремня, чтобы не расстаться, чтобы ты всегда любил меня.

Мне осень озерного края, как милая ноша, легка. Уж яблочным соком играя, веселая плоть налита.

От сердца к сердцу. Только этот путь я выбрала тебе. Он прям и страшен. Стремителен. С него не повернуть.

Я знаю — далеко на Каме тревожится, тоскует мать. Что написать далекой маме? Как успокоить?

Друзья твердят: «Все средства хороши, чтобы спасти от злобы и напасти хоть часть Трагедии, хоть часть

А я вам говорю, что нет напрасно прожитых мной лет, ненужно пройденных путей, впустую слышанных вестей.

Но сжала рот упрямо я, замкнула все слова. Полынь, полынь, трава моя, цвела моя трава. Все не могли проститься

О, наверное, он не вернётся, волгарь и рыбак, мой муж! О, наверное, разобьется голубь с горькою вестью к нему.

Я сердце свое никогда не щадила: ни в песне, ни в дружбе, ни в горе, ни в страсти… Прости меня, милый.

Рыженькую и смешную дочь баюкая свою, я дремливую, ночную колыбельную спою, С парашютной ближней вышки

…Вот я снова пишу на далекую Каму, Ставлю дату: двадцатое декабря. Как я счастлива, что горячо и упрямо

Знаю, знаю — в доме каменном Судят, рядят, говорят О душе моей о пламенной, Заточить ее хотят.

Подбирают фомки и отмычки, Чтоб живую душу отмыкать. Страшно мне и больно с непривычки, Не простить обиды

Нет, я не знаю, как придется тебя на битву провожать, как вдруг дыханье оборвется, как за конем твоим

Осенью в Москве на бульварах вывешивают дощечки с надписью «Осторожно, листопад!» Осень, осень!

О, где ты запела, откуда взманила, откуда к жизни зовешь меня… Склоняюсь перед твоею силой, Трагедия

Мы шли Сталинградом, была тишина, был вечер, был воздух морозный кристален. Высоко крещенская стыла луна

Ленинград — Сталинград — Волго-Дон. Незабвенные дни февраля… Вот последний души перегон, вновь открытая