Стихи Осипа Мандельштама

Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца

Для резиновой калоши Настоящая беда, Если день – сухой, хороший, Если высохла вода. Ей всего на свете

Я наравне с другими Хочу тебе служить, От ревности сухими Губами ворожить. Не утоляет слово Мне пересохших

Где римский судия судил чужой народ, Стоит базилика,- и, радостный и первый, Как некогда Адам, распластывая

Когда б я уголь взял для высшей похвалы — Для радости рисунка непреложной,— Я б воздух расчертил на хитрые

Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма, За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.

Нежнее нежного Лицо твоё, Белее белого Твоя рука, От мира целого Ты далека, И все твое — От неизбежного.

Я вернулся в мой город, знакомый до слез, До прожилок, до детских припухлых желез. Ты вернулся сюда

На этом диком страшном свете Ты, друг полночных похорон, В высоком строгом кабинете Самоубийцы — телефон!

Когда удар с ударами встречается И надо мною роковой, Неутомимый маятник качается И хочет быть моей судьбой

Тёмных уз земного заточенья Я ничем преодолеть не мог, И тяжелым панцирем презренья Я окован с головы до ног.

Я в хоровод теней, топтавших нежный луг, С певучим именем вмешался, Но всё растаяло, и только слабый

Я к губам подношу эту зелень, Эту клейкую клятву листов, Эту клятвопреступную землю: Мать подснежников

Когда городская выходит на стогны луна, И медленно ей озаряется город дремучий, И ночь нарастает, унынья

За Паганини длиннопалым Бегут цыганскою гурьбой — Кто с чохом чех, кто с польским балом, А кто с венгерской немчурой.

В нашем кооперативе Яблоки всего красивей: Что ни яблоко — налив, Очень вкусный чернослив, Кадки с белою

Холодная весна. Голодный Старый Крым, Как был при Врангеле – такой же виноватый. Овчарки на дворе,– на

Я не слыхал рассказов Оссиана, Не пробовал старинного вина; Зачем же мне мерещится поляна, Шотландии

Мне холодно. Прозрачная весна В зеленый пух Петрополь одевает, Но, как медуза, невская волна Мне отвращенье

Умывался ночью на дворе,- Твердь сияла грубыми звездами. Звездный луч — как соль на топоре, Стынет бочка

Я скажу это начерно, шепотом, Потому, что еще не пора: Достигается потом и опытом Безотчетного неба игра.

Мы с тобой на кухне посидим, Сладко пахнет белый керосин; Острый нож да хлеба каравай… Хочешь, примус

Когда в далекую Корею Катился русский золотой, Я убегал в оранжерею, Держа ириску за щекой.

Он подаёт куда как скупо Свой воробьиный холодок — Немного нам, немного купам, Немного вишням на лоток.

Возьми на радость из моих ладоней Немного солнца и немного меда, Как нам велели пчелы Персефоны.

Детский рот жуёт свою мякину, Улыбается, жуя, Словно щёголь, голову закину И щегла увижу я.

Я не увижу знаменитой «Федры», В старинном многоярусном театре, С прокопченной высокой галереи, При свете

Еще далеко асфоделей Прозрачно-серая весна. Пока еще на самом деле Шуршит песок, кипит волна.

В столице северной томится пыльный тополь, Запутался в листве прозрачный циферблат, И в темной зелени

Дайте Тютчеву стрекозу — Догадайтесь почему! Веневитинову — розу. Ну, а перстень — никому. Боратынского

Не веря воскресенья чуду, На кладбище гуляли мы. — Ты знаешь, мне земля повсюду Напоминает те холмы _________________________

Эта область в темноводье — Хляби хлеба, гроз ведро — Не дворянское угодье — Океанское ядро.

Язык булыжника мне голубя понятней, Здесь камни — голуби, дома — как голубятни, И светлым ручейком течет

Невыразимая печаль Открыла два огромных глаза, Цветочная проснулась ваза И выплеснула свой хрусталь.

И поныне на Афоне Древо чудное растет, На крутом зеленом склоне Имя божие поет. В каждой радуются келье

Вы, с квадратными окошками, невысокие дома,— Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима!

Воздух пасмурный влажен и гулок; Хорошо и не страшно в лесу. Легкий крест одиноких прогулок Я покорно

Медлительнее снежный улей, Прозрачнее окна хрусталь, И бирюзовая вуаль Небрежно брошена на стуле.

Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь. Спокойно дышат моря

Я около Кольцова, Как сокол закольцован, И нет ко мне гонца, И дом мой без крыльца. К ноге моей привязан

В морозном воздухе растаял лёгкий дым, И я, печальною свободою томим, Хотел бы вознестись в холодном

В разноголосице девического хора Все церкви нежные поют на голос свой, И в дугах каменных Успенского

Сусальным золотом горят В лесах рождественские ёлки, В кустах игрушечные волки Глазами страшными глядят.

Твоим узким плечам под бичами краснеть, Под бичами краснеть, на морозе гореть. Твоим детским рукам утюги

Мастерица виноватых взоров, Маленьких держательница плеч! Усмирен мужской опасный норов, Не звучит утопленница-речь.

На бледно-голубой эмали, Какая мыслима в апреле, Березы ветви поднимали И незаметно вечерели.

За то, что я руки твои не сумел удержать, За то, что я предал соленые нежные губы, Я должен рассвета

Тому свидетельство языческий сенат,- Сии дела не умирают» Он раскурил чубук и запахнул халат, А рядом

Ни о чем не нужно говорить, Ничему не следует учить, И печальна так и хороша Темная звериная душа: Ничему

В Петербурге мы сойдемся снова, Словно солнце мы похоронили в нем, И блаженное, бессмысленное слово В