Стихи Павла Антокольского
Я люблю тебя в дальнем вагоне, В желтом комнатном нимбе огня. Словно танец и словно погоня, Ты летишь
Я завещаю правнукам записки, Где высказана будет без опаски Вся правда об Иерониме Босхе. Художник этот
Во время войн, царивших в мире, На страшных пиршествах земли Меня не досыта кормили, Меня не дочерна сожгли.
Встань, Прометей, комбинезон надень, Возьми кресало гроз высокогорных! Горит багряный жар в кузнечных
Мрачен был косоугольный зал. Зрители отсутствовали. Лампы Чахли, незаправленные. Кто-то, Изогнувшись
Как это ни печально, я не знаю Ни прадеда, ни деда своего. Меж нами связь нарушена сквозная, Само собой
В безжалостной жадности к существованью, За каждым ничтожеством, каждою рванью Летит его тень по ночным городам.
Ты сойдешь с фонарем по скрипучим ступеням, Двери настежь — и прямо в ненастную тишь. Но с каким сожаленьем
И тьмы человеческих жизней, и тьмы, И тьмы заключенных в материю клеток, И нравственность, вбитая с детства в умы.
Склад сырых неструганых досок. Вороха не припасенных в зимах, Необдуманных, неотразимых Слов, чей смысл
На ярмарке перед толпою пестрой, Переступив запретную черту, Маг-шарлатан Джузеппе Калиостро Волшебный
Сколько выпито, сбито, добыто, Знает ветер над серой Невой. Сладко цокают в полночь копыта По торцовой
Сколько выпито, сбито, добыто, Знает ветер над серой Невой. Сладко цокают в полночь копыта По торцовой
Гроза прошла. Пылали георгины Под семицветной радужной дугой. Он вышел в сад и в мокрых комьях глины
Словами черными, как черный хлеб и жалость, Я говорю с тобой,- пускай в последний раз! Любовь жила и
Вся работа канатоходца Только головоломный танец. Победителю тут венца нет, А с искусством ничтожно сходство.
Ты помнишь?– скрещались под сабельный стук Червонные звери геральдики древней. Мы вышли из башни.
Зима без маски и без грима Белым-бела, слаба, не слажена, Но и таящаяся зрима, Но и молчащая услышана.
Сердце мое принадлежит любимой, Верен одной я непоколебимо, Есть у меня колечко с амулетом: Дымный топаз
Сны возвращаются из странствий. Их сила только в постоянстве. В том, что они уже нам снились И с той
Разве ты на себя не похож, Не талантлив, не смел, не пригож, Не удачливей сверстников всех?
Величанный в литургиях голосистыми попами, С гайдуком, со звоном, с гиком мчится в страшный Петербург
Стреляя, целуя, калеча, Ко всем обращаясь на «ты», Ты стужей сводила все плечи И голодом все животы.
Ребенок мой осень, ты плачешь? То пляшет мой ткацкий станок. Я тку твое серое платье, И город свернулся у ног.
Кончен день. И в балагане жутком Я воспользовался промежутком Между «сколько света» и «ни зги».
А океан бил в берега, Простой и сильный, как и раньше. А ураган трубил в рога И волны гнал назад к Ла-Маншу.
На каком же меридиане, На какой из земных широт Мои помыслы и деянья Будут пущены в оборот – Переизданы
Геннадию Фишу В моей комнате, краской и лаком блестя, Школьный глобус гостит, как чужое дитя.
С полудня парило. И вот По проводам порхнула искра. И ветер телеграмму рвет Из хилых рук премьер-министра.
Вы встретитесь. Я знаю сумасбродство Стихийных сил и ветреность морей, Несходство между нами и сиротство
Седая даль, морская гладь и ветер Поющий, о несбыточном моля. В такое утро я внезапно встретил Тебя
Ссылка. Слава. Любовь. И опять В очи кинутся версты и ели. Путь далек. Ни проснуться, ни спать — Даже
Памяти младшего лейтенанта Владимира Павловича Антокольского, павшего смертью храбрых 6 июня 1942 года. 1 — Вова!
Дикий ветер окна рвет. В доме человек бессонный, Непогодой потрясенный, О любви безбожно врёт.
Ни божеского роста, Ни запредельной тьмы. Она актриса просто, Наивна, как подросток, И весела, как мы.
В долгой жизни своей, Без оглядки на пройденный путь, Я ищу сыновей, Не своих, все равно – чьих-нибудь.
Что творится в осеннюю ночь, Как слабеют растенья сухие, Как, не в силах друг дружке помочь, Отдаются
Приходит в полночь Новый год, Добрейший праздник, Ватагу лютых непогод Весельем дразнит, И, как художник-фантазер
Был тусклый зимний день, наверно. В нейтральной маленькой стране, В безлюдье Цюриха иль Берна, В тревожных
Не падай, надменное горе! Вставай, молодая тоска! Да здравствует вне категорий Высокая роль чудака!
По лунным снам, по неземным, По снам людей непогребенных Проходит странник. А за ним Спешит неведомый ребенок.
Поэзия гипотез, Наш голод утоли: Дай заглянуть в колодезь, В черновики твои! Друг к дружке жмутся рифмы
В старом доме камины потухли. Хмуры ночи и серы деньки. Музыканты приладили кукле, Словно струны, стальные
С полумесяцем турецким наверху Ночь старинна, как перина на пуху. Черный снег летает рядом тише сов.
Пусть падают на пол стаканы Хмельные и жуток оскал Кривых балаганных зеркал. Пусть бронзовые истуканы
Легко скользнула «Красная стрела» С перрона ленинградского вокзала. И снова нас обоих ночь связала И
Он сейчас не сорвиголова, не бретёр, Как могло нам казаться по чьим-то запискам, И в ответах не столь
Европа! Ты помнишь, когда В зазубринах брега морского Твой гений был юн и раскован И строил твои города?
Не трактир, так чужая таверна. Не сейчас, так в столетье любом. Я молюсь на тебя суеверно, На коленях
(Подражание) Ты мне клялся душой сначала, Назвал ты душенькой меня,— Но сердце у меня молчало, Бесчувственное