Стихи Павла Антокольского
Я люблю тебя в дальнем вагоне, В желтом комнатном нимбе огня. Словно танец и словно погоня, Ты летишь
С полумесяцем турецким наверху Ночь старинна, как перина на пуху. Черный снег летает рядом тише сов.
Пусть падают на пол стаканы Хмельные и жуток оскал Кривых балаганных зеркал. Пусть бронзовые истуканы
Легко скользнула «Красная стрела» С перрона ленинградского вокзала. И снова нас обоих ночь связала И
Он сейчас не сорвиголова, не бретёр, Как могло нам казаться по чьим-то запискам, И в ответах не столь
Европа! Ты помнишь, когда В зазубринах брега морского Твой гений был юн и раскован И строил твои города?
Не трактир, так чужая таверна. Не сейчас, так в столетье любом. Я молюсь на тебя суеверно, На коленях
(Подражание) Ты мне клялся душой сначала, Назвал ты душенькой меня,— Но сердце у меня молчало, Бесчувственное
Мой друг Володя! Вот тебе ответ! Все мастера суть подмастерья тоже. Несется в буре утлый наш корвет
Был жаркий день, как первый день творенья. В осколках жидких солнечных зеркал, Куда ни глянь, по водяной
Мне снился накатанный шинами мокрый асфальт. Косматое море, конец путешествия, ветер — И девушка рядом.
Футбольный ли бешеный матч, Норд-вест ли над флагами лютый, Но тверже их твердой валюты Оснастка киосков и мачт.
Я рифмовал твое имя с грозою, Золотом зноя осыпал тебя. Ждал на вокзалах полуночных Зою, То есть по-гречески — жизнь.
Ну что ж, пора, как говорится, Начать сначала тот же путь. Слегка взбодриться — ламца дрица!
Сжав тросы в гигантской руке, Спросонок, нечесаный, сиплый, Весь город из вымысла выплыл И вымыслом рвется к реке.
Остается один только ритм Во всю ширь мирозданья — Черновик чьей-то юности, Чьей-то душе предназначенный…
Не жалей, не грусти, моя старость, Что не слышит тебя моя юность. Ничего у тебя не осталось, И ничто
Ей давно не спалось в дому деревянном. Подходила старуха, как тень, к фортепьянам, Напевала романс о
Модели, учебники, глобусы, звездные карты и кости, И ржавая бронза курганов, и будущих летчиков бой…
Что творится в осеннюю ночь, Как слабеют растенья сухие, Как, не в силах друг дружке помочь, Отдаются
Вы спите? Вы кончили? Я начинаю. Тяжелая наша работа ночная. Гранильщик асфальтов, и стекол, и крыш —
Я в зеркало, как в пустоту, Всмотрелся, и раскрылась Мне на полуденном свету Полнейшая бескрылость.
В духане, меж блюд и хохочущих морд, На черной клеенке, на скатерти мокрой Художник белилами, суриком
Электрическая стереорама Низко кружится воронье. Оголтелые псы томятся. Лишь коты во здравье свое Магнетизмом
Все прошло, пролетело, пропало. Отзвонила дурная молва. На снега Черной речки упала Запрокинутая голова.
Друзья! Мы живём на зелёной земле, Пируем в ночах, истлеваем в золе. Неситесь, планеты, неситесь, неситесь!
Мы вышли поздно ночью в сенцы Из душной маленькой избы, И сказочных флуоресценций Шатнулись на небе столбы.
Хорошо! Сговоримся. Посмотрим, Что осталось на свете. Пойми: Ни надменным, ни добрым, ни бодрым Не хочу
День рожденья – не горе, не счастье, Не зима на дворе, не весна, Но твое неземное участье К несчастливцу
Я завещаю правнукам записки, Где высказана будет без опаски Вся правда об Иерониме Босхе. Художник этот
Во время войн, царивших в мире, На страшных пиршествах земли Меня не досыта кормили, Меня не дочерна сожгли.
Встань, Прометей, комбинезон надень, Возьми кресало гроз высокогорных! Горит багряный жар в кузнечных
Мрачен был косоугольный зал. Зрители отсутствовали. Лампы Чахли, незаправленные. Кто-то, Изогнувшись
Как это ни печально, я не знаю Ни прадеда, ни деда своего. Меж нами связь нарушена сквозная, Само собой
В безжалостной жадности к существованью, За каждым ничтожеством, каждою рванью Летит его тень по ночным городам.
Ты сойдешь с фонарем по скрипучим ступеням, Двери настежь — и прямо в ненастную тишь. Но с каким сожаленьем
И тьмы человеческих жизней, и тьмы, И тьмы заключенных в материю клеток, И нравственность, вбитая с детства в умы.
Склад сырых неструганых досок. Вороха не припасенных в зимах, Необдуманных, неотразимых Слов, чей смысл
На ярмарке перед толпою пестрой, Переступив запретную черту, Маг-шарлатан Джузеппе Калиостро Волшебный
Сколько выпито, сбито, добыто, Знает ветер над серой Невой. Сладко цокают в полночь копыта По торцовой
Сколько выпито, сбито, добыто, Знает ветер над серой Невой. Сладко цокают в полночь копыта По торцовой
Гроза прошла. Пылали георгины Под семицветной радужной дугой. Он вышел в сад и в мокрых комьях глины
Словами черными, как черный хлеб и жалость, Я говорю с тобой,- пускай в последний раз! Любовь жила и
Вся работа канатоходца Только головоломный танец. Победителю тут венца нет, А с искусством ничтожно сходство.
Ты помнишь?– скрещались под сабельный стук Червонные звери геральдики древней. Мы вышли из башни.
Зима без маски и без грима Белым-бела, слаба, не слажена, Но и таящаяся зрима, Но и молчащая услышана.
Сердце мое принадлежит любимой, Верен одной я непоколебимо, Есть у меня колечко с амулетом: Дымный топаз
Сны возвращаются из странствий. Их сила только в постоянстве. В том, что они уже нам снились И с той
Разве ты на себя не похож, Не талантлив, не смел, не пригож, Не удачливей сверстников всех?
Величанный в литургиях голосистыми попами, С гайдуком, со звоном, с гиком мчится в страшный Петербург