Стихи Рената Гильфанова

Георгию Жердеву запятая поэту запятая который умеет многозначительное многоточие слушать 1 Спать у окошка

Здесь плавно оторвавшись от земли, беспечны, как режим автопилота, вычерчивают в небе журавли адажио

Я сутулый скрипач с наведенным смычком. Мои пальцы — глаза с удлиненным зрачком. И в колючих суставах

Кожаная перчатка, хранящая теплоту маленькой кисти. Раструб, скрывающий наготу маленьких пальцев.

Будто ангел, плененный дьяволом, источающим потный сок, с грудки, преданной одеялом, удивленно глядел сосок.

Ю.И. * Состав вагонов мчится вдоль рядов культурных насаждений. Чай готов. Колбасный сыр нарезан.

Цепочка синих гор. Внизу — страна. Увы, воображению двуногих претит вариативность, и она не слишком отличается

Где сгустки крови слизывая с капель и инструмент в ладонях распушив, суровый врач, играя в пальцах скальпель

Вечереет. Скоро стемнеет. Но пока — светло. За окном останавливается машина, похожая на черный гроб.

Съедает ночь твои слова. Увы, они совсем не те. Как инфракрасная сова, я слишком вижу в темноте.

Утомившись шляться по знакомым с бесполезной связкою ключей, я б хотел быть смуглым насекомым с наливными

Чуб упрямый откинут назад. В бледных пальцах зажатая трубка чуть дымится. Рассеянный взгляд предвещает

Паучковая страсть в каждый нерв забежала. Я не смог, не хотел отклонить ее жало. Эту нервную дрожь укротить

Ветер прохладной волной обдувает тело. И тело отвечает пониженной температурой. Но что-то внутри нее

* Голова стала дрожать, шея стала недержать. Не пора ли, в самом деле, пить бросать, курить бросать?

Пусть равви, раскрыв золотой Таннах, подрежет мне стержень — я не обижусь. Три дня, как монах, в четырех

Облака, как большие солонки, у которых сломались заслонки. В черном воздухе делая штрих, чем-то беленьким

Небо как будто выцвело. Листва — мертва. Сизым дымком подернута вся округа. Ветер относит в сторону их

Ах, одиночество! Месиво боли, гордыни, срама. Дочка его — поэзия. Впрочем, она же — мама. Ох, это одиночество!

Двадцатый век, прикидываясь Шивой, копается в душе, как в шкуре вшивой. Потом он тихо спит, прикрывшись тучей.

Может быть, обитатель звёзд глядящий на нас с небес, учует тепло наших гнезд. Нам нельзя обойтися без.

Голос слепого моллюска, пробиваясь сквозь толщу вод (так карабкается альпинист на вершину Монблана)

Пирамида венков, обострившийся профиль и рать пожилых театралов, к партеру придавленных болью.

И жил так точно, как писал… Ни хорошо, ни худо. К. Батюшков Я не топлю печаль в вине, в стакане пресно.

Дыша и вздымаясь, поет вещество. Ах, море, ну что ты за существо? Я к морю иду по песчаной дорожке и

«Мысли о горизонте — порожденье ума невротика. Выморочный туман. А сам горизонт — не материя, а просто

Лишь тот достоин оды, безусловно, кто, выкурив сигару, хладнокровно внимая звукам вражеского хора, надкусывает

«Вот и пришло Рождество. А с ним к нам пришел тот свет, Который светил младенцу две тысячи с лишним лет Назад.

Как твердил мне один педрила на Сахалине, «Жизнь ужасно, ужасно прекрасна! Была и ныне». Недобитый осколок

Мне случалось лопатить дерьмо и вкушать с серебра улиток, смазывать солидолом петли чужих калиток, работать

Мне не о чем грустить, все шито-крыто, и жизнь моя размеренна, как повесть. Я как Иона здесь, хоть не

Я жил в смущении и думал об отце, сухую тень приклеивал к стене, когда фонетика на выжженном лице две

Когда художник выходит из комнаты и закрывает дверь, в мастерской остаются белеть скульптуры.

Ночью здесь человек лежал, глядя в неба тьму, вперив глаза в отсутствие чего бы то ни было.

Цветок гвоздики — воплощенный крик фанатика — застыл в хрустальной вазе. Тетради, авторучка, стопка книг

Когда ты о чем-нибудь рассуждаешь, ты словно танцуешь танго с розой в белых зубах, в разряженной атмосфере зала.

1 Не нужно больше сирен смешить, на оттоманке лежать в бреду, рычать и плакать, домой спешить.

Вставало утро у стены кремля. Трещал костер на площади, и люди с оружием сидели у костра и на меня с

Что за новая блажь сердце мне заморозила? Холод стянул гортань, и не нужны слова. Вот стоит человек по

* В девятьсот тридцать седьмом он родился, в декабре, под несчастливой звездой, но не повесился от горя

Вы стоите в середине пантеона, а вокруг кружатся черные икринки ваших строк. Вот так иголка патефона

тебе еще реже снилась трубка и компас, чем строй и осада. Кантемир 1 Ни вдохновенья, ни особенного азарта.

Недавно прочёл в газете: в результате множества наблюдений над жизнью и разнообразными формами привидений

Выхожу из кафе. Закуриваю, не глядя по сторонам. Руки покрыты загаром, как труба дымохода – сажей.

* Приятно в тёплый день, приняв на грудь грамм двести, увидеть небеса такой голубизны, что у отверстых

«Как будто стучатся?…» (Рабы головни разложили и дули на них, чтоб неверный огонь не угас.) Служанки

Все просто, обстановка без затей. Столы да стулья — вот и все убранство. В углу джигиты пьют вино за

Мне было грустно, а тебе — смешно вплетать в пространство розовые звуки… Душа дрожит, как пьяницыны руки

Рояль чернеет в гостиной… И.А. Бродский Радио квохчет: «Три года, как убит Александр Мень!» На столе

«…Но были и такие люди — когда они засыпали, глаза их, как летучие рыбы, подпрыгивали вверх и зависали