Стихи Шарля Бодлера

Когда, небрежная, выходишь ты под звуки Мелодий, бьющихся о низкий потолок, И вся ты – музыка, и взор

Когда в морском пути тоска грызет матросов, Они, досужий час желая скоротать, Беспечных ловят птиц, огромных

Скажи, откуда ты приходишь, Красота? Твой взор — лазурь небес иль порожденье ада? Ты, как вино, пьянишь

Что скажешь ты, душа, одна в ночи безбрежной, И ты, о сердце, ты, поникшее без сил, Ей, самой милой

Тебя, как свод ночной, безумно я люблю, Тебя, великую молчальницу мою! Ты — урна горести; ты сердце услаждаешь

Как зеркало своей заповедной тоски, Свободный Человек, любить ты будешь Море, Своей безбрежностью хмелеть

Вы помните ли то, что видели мы летом? Мой ангел, помните ли вы Ту лошадь дохлую под ярким белым светом

В те дни чудесные, когда у Богословья Была и молодость и сила полнокровья, Один из докторов — как видно

Когда веленьем сил, создавших все земное, Поэт явился в мир, унылый мир тоски, Испуганная мать, кляня

Лишь только дон Жуан, сойдя к реке загробной И свой обол швырнув, перешагнул в челнок, — Спесив, как

I В изгибах сумрачных старинных городов, Где самый ужас, все полно очарованья, Часами целыми подстерегать

I Мы скоро в сумраке потонем ледяном; Прости же, летний свет и краткий и печальный; Я слышу, как стучат

Паскаль носил в душе водоворот без дна. — Все пропасть алчная: слова, мечты, желанья. Мне тайну ужаса

Тебе мои стихи! когда поэта имя, Как легкая ладья, что гонит Аквилон, Причалит к берегам неведомых времен

Тебе, прекрасная, что ныне Мне в сердце излучаешь свет, Бессмертной навсегда святыне Я шлю бессмертный

Красавица моя, люблю сплошную тьму В ночи твоих бровей покатых; Твои глаза черны, но сердцу моему Отраду

Один рядит тебя в свой пыл, Другой в свою печаль, Природа. Что одному гласит: «Свобода!» — Другому: «Тьма!

Вы зачарованы Костлявой И всяким символом ее; И угощенье, и питье Вам слаще под ее приправой, — О Монселе!

Лишь глянет лик зари и розовый и белый И строгий Идеал, как грустный, чистый сон, Войдет к толпе людей

Аллегорическая статуя в духе Ренессанса Эрнесту Кристофу, скульптору Смотри: как статуя из флорентийской

Вино любой кабак, как пышный зал дворцовый, Украсит множеством чудес. Колонн и портиков возникнет стройный

Мой Демон — близ меня, — повсюду, ночью, днем, Неосязаемый, как воздух, недоступный, Он плавает вокруг

И осень позднюю и грязную весну Я воспевать люблю: они влекут ко сну Больную грудь и мозг какой-то тайной

Здесь сокровенный твой покой, Где, грудь полузакрыв рукой, Ты блещешь зрелой красотой! Склонив овал грудей

Бедняжка, ты совсем устала, Не размыкай прекрасных глаз, Усни, упав на покрывало, Там, где настиг тебя экстаз!

I Как в комнате простой, в моем мозгу с небрежной И легкой грацией все бродит чудный кот; Он заунывно

В мою больную грудь она Вошла, как острый нож, блистая, Пуста, прекрасна и сильна, Как демонов безумных стая.

В объятиях любви продажной Жизнь беззаботна и легка, А я — безумный и отважный — Вновь обнимаю облака.

Река забвения, сад лени, плоть живая, — О Рубенс, — страстная подушка бренных нег, Где кровь, биясь

Как тварь дрожащая, прильнувшая к пескам, Они вперяют взор туда, в просторы моря; Неверны их шаги, их

Виктору Гюго О город, где плывут кишащих снов потоки, Где сонмы призраков снуют при свете дня, Где тайны

Я — трубка старого поэта; Мой кафрский, абиссинский вид, — Как любит он курить, про это Без слов понятно говорит.

I Ты не из тех, моя сильфида, Кто юностью пленяет взгляд, Ты, как котел, видавший виды: В тебе все искусы бурлят!

Пусть взор презрительный не хочет восхвалить, Дитя, твоих очей, струящих негу ночи; О вы, волшебные

Я вырою себе глубокий, черный ров, Чтоб в недра тучные и полные улиток Упасть, на дне стихий найти последний

О скорбный, мрачный дух, что вскормлен был борьбой, Язвимый шпорами Надежды, бурный, властный, Бессильный без нее!

Красавица, чей рот подобен землянике, Как на огне змея, виясь, являла в лике Страсть, лившую слова, чей

А Бог — не сердится, что гул богохулений В благую высь идет из наших грешных стран? Он, как пресыщенный

Я поражу тебя без злобы, Как Моисей твердыню скал, Чтоб ты могла рыдать и чтобы Опять страданий ток сверкал

Подражание Лонгфелло I Маниту, жизни Властелин, Сошел с заоблачных вершин На беспредельный луг зеленый

Нет, ни красотками с зализанных картинок — Столетья пошлого разлитый всюду яд! — Ни ножкой, втиснутой

О, завитое в пышные букли руно! Аромат, отягченный волною истомы, Напояет альков, где тепло и темно;

Ты — бочка Данаид, о, Ненависть! Всечасно Ожесточенная, отчаянная Месть, Не покладая рук, ушаты влаги

Богини волосы безумно в горсть собрав, Ты полон ловкости и смелости небрежной, Как будто юноша безумный

При свете красного, слепого фонаря, Где пламя движется от ветра, чуть горя, В предместье города, где

Вкруг ломберных столов — преклонных лет блудницы. И камни, и металл — на шеях, на руках. Жеманен тел

Тоску блаженную ты знаешь ли, как я? Как я, ты слышал ли всегда названье:»Странный»? Я умирал, в душе

Чтоб целомудренно слагать мои эклоги, Спать подле неба я хочу, как астрологи, — Из окон чердака, под

О, созерцай, душа: весь ужас жизни тут Разыгран куклами, но в настоящей драме Они, как бледные лунатики

На оголенный лоб чудовища-скелета Корона страшная, как в карнавал, надета; На остове-коне он мчится