Ольга Берггольц — Стихи о любви
Но сжала рот упрямо я, замкнула все слова. Полынь, полынь, трава моя, цвела моя трава. Все не могли проститься
Не утаю от Тебя печали, так же как радости не утаю. Сердце свое раскрываю вначале, как достоверную повесть Твою.
Нет, я не знаю, как придется тебя на битву провожать, как вдруг дыханье оборвется, как за конем твоим
Это всё неправда. Ты любим. Ты навек останешься моим. Ничего тебе я не прощу. Милых рук твоих не отпущу.
У нас еще с три короба разлуки, ночных перронов, дальних поездов. Но, как друзья, берут нас на поруки
Позволь мне как другу — не ворогу руками беду развести. Позволь мне с четыре короба сегодня тебе наплести.
Брожу по городу и ною безвестной песенки напев… Вот здесь простились мы с тобою, здесь оглянулись, не стерпев.
Я сердце свое никогда не щадила: ни в песне, ни в дружбе, ни в горе, ни в страсти… Прости меня, милый.
Ты в пустыню меня послала,- никаких путей впереди. Ты оставила и сказала: — Проверяю тебя. Иди.
Потеряла я вечером слово, что придумала для тебя. Начинала снова и снова эту песнь — сердясь, любя… И
Сейчас тебе всё кажется тобой: и треугольный парус на заливе, и стриж над пропастью, и стих чужой, и
1 Когда весна зеленая затеплится опять — пойду, пойду Аленушкой над омутом рыдать. Кругом березы кроткие
Ты будешь ждать, пока уснут, окостенеют окна дома, и бледных вишен тишину нарушит голос мой знакомый.
В бомбоубежище, в подвале, нагие лампочки горят… Быть может, нас сейчас завалит, Кругом о бомбах говорят…
Я люблю сигнал зелёный, знак свободного пути. Нелюбимой, невлюбленной, хорошо одной брести.
Отчаяния мало. Скорби мало. О, поскорей отбыть проклятый срок! А ты своей любовью небывалой меня на жизнь
Взял неласковую, угрюмую, с бредом каторжным, с темной думою, с незажившей тоскою вдовьей, с непрошедшей
Не сына, не младшего брата — тебя бы окликнуть, любя: «Волчонок, волчонок, куда ты? Я очень боюсь за тебя!
Во имя лучшего слова, одного с тобою у нас, ты должен влюбиться снова, сказать мне об этом сейчас.
Ничто не вернётся. Всему предназначены сроки. Потянутся дни, в темноту и тоску обрываясь, как тянутся
1 В синем сапоге, на одной ноге, я стою пред комнаткой твоей… Буки не боюсь, не пошелохнусь — всюду помню
Вот затихает, затихает и в сумерки ютится день. Я шепотом перебираю названья дальних деревень.
Ты у жизни мною добыт, словно искра из кремня, чтобы не расстаться, чтобы ты всегда любил меня.
Пришла к тому обрыву судьбе взглянуть в глаза. Вот здесь была счастливой я много лет назад… Морская даль
Очнись, как хочешь, но очнись во мне — в холодной, онемевшей глубине. Я не мечтаю — вымолить слова.
О, наверное, он не вернётся, волгарь и рыбак, мой муж! О, наверное, разобьется голубь с горькою вестью к нему.
Эти сны меня уморят в злой тоске!.. Снилось мне, что я у моря, на песке… И мельтешит альбатросов белизна
Осенью в Москве на бульварах вывешивают дощечки с надписью «Осторожно, листопад!» Осень, осень!
Мы больше не увидимся — прощай, улыбнись… Скажи, не в обиде ты на быстрые дни?.. Прошли, прошли — не
Вечерняя станция. желтая заря… По перрону мокрому я ходила зря. Никого не встречу я, никого, никого.
О, не оглядывайтесь назад, на этот лед, на эту тьму; там жадно ждет вас чей-то взгляд, не сможете вы
Я тайно и горько ревную, угрюмую думу тая: тебе бы, наверно, иную — светлей и отрадней, чем я… За мною
Загорается сыр-бор не от засухи — от слова. Веселый разговор в полуночи выходит снова: «Ты скажи, скажи
Чуж-чуженин, вечерний прохожий, хочешь — зайди, попроси вина. Вечер, как яблоко, — свежий, пригожий