Стихи русских поэтов

Босые, в одежде короткой, Два дачные мальчика шли С улыбкою милой и кроткой, Но злой разговор завели.

Уделом поэта И было, и будет — страданье. Мирра Лохвицкая И помни: от века из терний Поэта заветный венок.

Цвети, безумная агава, Цветеньем празнуй свой конец. Цветочный пышный твой венец Вещает смерть тебе, агава.

Тайные чувства — мне душу теребили, Грезы порхали — в аду ли? на небе ли? Влилась ты в сердце, как в

Народ торжественно хоронит Ему отдавших жизнь и кровь, И снова сердце стонет, И слезы льются вновь.

Моя судьба, старуха, нянька злая, И безобразная, и глупая, за мной Следит весь день и, под руку толкая

Какая смена настроений! Какая дьявольская смесь! Пылаю там, и стыну здесь. Какая смена настроений, Успокоений

Не десять солнц восходит здесь над нами, А лишь одно, И лишь одну прожить под небесами Нам жизнь дано.

Безсмертныхъ действіемъ Сей Мужъ наполнивъ векъ, Что смертенъ, по тому Онъ только человекъ: Сію хвалу

Дорожки мокрые бегут, Свиваяся по рыжеватым травам, И небеса о вечности не лгут, Завешаны туманом ржавым

В Замке Роз {*}, под зеленою сенью плющей, {* Замок Роз — по-грузински Вардис-цихе — развалины его невдалеке

Но соловей не величавей Меня, а все ж он — соловей, Чья песнь посвящена дубраве И первым трепетам ветвей!

Жестокий бог литературы! Давно тебе я не служил: Ленился, думал, спал и жил,- Забыл журнальные фигуры

Въ деревнѣ женщина пригожая была, И розѣ красотой подобною цвѣла. Не возвращаются назадъ къ истокамъ

Ах, зачем нет Чехова на свете! Сколько вздорных — пеших и верхом, С багажом готовых междометий Осаждало

Заира и Фатима. Фатима. Не ожидала я, чтобъ здѣшня града стѣны, Во мнѣніяхъ твоихъ содѣлали премѣны.

Старым снам затерян сонник. Всё равно – сбылись иль нет. Ночью сядь на подоконник – Посмотри на тусклый свет.

Ты помнишь мне в письме дала такой вопрос: «Что принесет с собой весна? — печаль и горе, Иль радость

В моей лампаде ясный свет Успокоенья, Но всё грехам прощенья нет, Всё нет забвенья. Нисходит в сердце

Этот юноша любезный Сердце радует и взоры. То он устриц мне подносит, То мадеру, то ликеры.

Но почему так ясны ясени, Когда ветрит дыханье осени, Когда в прудах цветенье плесени? И почему рябины

За тяжелым гусем старшим Вперевалку, тихим маршем Гуси шли, как полк солдат. Овцы густо напылили, И сквозь

Ситар играл… Джордж Харрисон, Который очень любит деньги, Послушал мантры и заторчал; Купил билет на

Я вчера слишком поздно лег, Сегодня рано встал. Я вчера слишком поздно лег, Я почти не спал.

Мой брат по вольности и хмелю! С тобой согласен я: годна В усладу пламенному Лелю Твоя Мария Дирина.

Кто-то, черный и покорный, кнопку повернул, И хрусталь звенящим блеском встретил зыбкий гул.

Из октябрьской рябины Ингрид варит варенье. Под осенних туманов сталь — седое куренье И под Эрика шепот

Валерию Брюсову У побережья моря Черного Шумит Балтийская волна, Как символ вечно-непокорного, В лиловый

В павлиньих перьях Филин был И подлости своей природы позабыл. Во гордости жестокой То низкий человек

Ещё сражаться надо много, И многим храбрым умирать, Но всё ж у нашего порога Чужая разобьётся рать.

Мравина и колоратура — Это ль не синонимы и стиль? Догорела лампа. Абажура Не схранила выблеклая Джильда

Я проснулся в слегка остариненном И в оновенном — тоже слегка! — Жизнерадостном доме Иринином У оранжевого цветника.

С вами я, и это — праздник, потому что я — поэт. Жизнь поэта — людям праздник, несказанно-сладкий дар.

Ты говоришь: Татьяна Гремина Совсем неправильно овсемена Как чудо девичьей души: Провинциалочке, как

Но не затем к тебе вернуся, Чтобы хвалить твой тусклый быт. Я не над щелями корыт К тебе, согодник мой

Прохладен воздух был; в стекле спокойных вод Звездами убранный лазурный неба свод Светился;

Нашу неподвижность бранью не клейми: Нам коснеть в пещерах, созданных людьми. Мы не можем выйти, мы не

Как мне с Коленом быть, скажи, скажи мне, мама. О прелестях любви он шепчет мне упрямо. Колен всегда

Стихотворство Г. Сумарокова. Музыка Г. Раупаха. Теятральныя украшенія Г. Франциска Градицція, ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО

Не смейся над моим нарядом, Не говори, что для него я стар, — Я зачарую властным взглядом, И ты познаешь силу чар.

Лишивъ меня свободы, Смѣешься, что терплю, Но я днесь открываюсь, Что больше не люблю: Гордись своимъ

Могу ли тебя не любить, В ликующей бодрости вешней, Пред силой, всегда побеждающей! Так весело сердцу

Не на зѣленой вѣткѣ, Пѣлъ нѣгдѣ соловей, но въ золоченой клѣткѣ. Межъ пѣнья своево, Взираетъ изъ окошка.

Я осмеянный шел из собрания злобных людей, В утомлённом уме их бесстыдные речи храня. Было тихо везде

У походной кухни лентой — Разбитная солдатня. Отогнув подол брезента, Кашевар поит коня… В крышке гречневая

— Я стоял у реки, — так свой начал рассказ Старый сторож, — стоял и смотрел на реку. Надвигалася ночь

Зачем жемчуг-роса в траве? Зачем янтарь-луна ясна, бледна? Из леса фея вышла. Не одна. Но сколько их?

Там, у просеки лесной, Веет новою весной; Только жутко под ракитой Близ могилы позабытой. Там, тревожа

Се ботикъ далъ ПЕТРУ въ моря ступитъ охоту, Се ботикъ есть отецъ всему Россійску флоту. Подъ императорскимъ

Полдневный сон природы И тих, и томен был, — Светло грустили воды, И тёмный лес грустил, И солнце воздвигало