Стихи о Петербурге, Ленинграде

Петровой волей сотворен И светом ленинским означен — В труды по горло погружен, Он жил — и жить не мог иначе.

Я говорю: нас, граждан Ленинграда, не поколеблет грохот канонад, и если завтра будут баррикады- мы не

Я вернулся в мой город, знакомый до слез, До прожилок, до детских припухлых желез. Ты вернулся сюда

Сердце бьется ровно, мерно. Что мне долгие года! Ведь под аркой на Галерной Наши тени навсегда.

Так под кровлей Фонтанного Дома, Где вечерняя бродит истома С фонарем и связкой ключей, Я аукалась с

За окном +8. Лето. Летом в Питере жара! Ты раздет, и я раздета. Речка, солнце, хванчкара. За окном +8.

Он на трясине был построен средь бури творческих времен: он вырос — холоден и строен, под вопли нищих похорон.

Великолепный град! пускай тебя иной Приветствует с надеждой и любовью, Кому не обнажен скелет печальный

Cardan solaire* на Меньшиковом доме. Подняв волну, проходит пароход. О, есть ли что на свете мне знакомей

Санкт-Петербург — гранитный город, Взнесенный оловом над Невой, Где небосвод давно распорот Адмиралтейскою.иглой!

Ко мне, туманная Леила! Весна пустынная, назад! Бледно-зеленые ветрила дворцовый распускает сад.

Вновь Исакий в облаченье Из литого серебра. Стынет в грозном нетерпенье Конь Великого Петра.

И в пестрой суете людской Все изменилось вдруг. Но это был не городской, Да и не сельский звук.

Сколько выпито, сбито, добыто, Знает ветер над серой Невой. Сладко цокают в полночь копыта По торцовой

Семья — ералаш, а знакомые — нытики, Смешной карнавал мелюзги. От службы, от дружбы, от прелой политики

Желтый пар петербургской зимы, Желтый снег, облипающий плиты… Я не знаю, где вы и где мы, Только знаю

Портрет Бетховена в аляповатой рамке, Кастрюли, скрипки, книги и нуга. Довольные обтянутые самки Рассматривают

В трамвае, набитом битком,— Средь двух гимназисток, бочком, Сижу в настроенье прекрасном. Панама сползает на лоб.

Белые хлопья и конский навоз Смесились в грязную желтую массу и преют. Протухшая, кислая, скучная, острая

В холода, когда бушуют снегопады, В Петербурге этот день особо чтут, – Город празднует День снятия блокады

Не ленинградец я по рожденью. И все же я вправе сказать вполне, Что я — ленинградец по дымным сраженьям

На скамейке в Александровском саду Котелок склонился к шляпке с какаду: «Значит, в десять? Меблированные

Время года неизвестно. Мгла клубится пеленой. С неба падает отвесно Мелкий бисер водяной. Фонари горят

Ах, как приятно в день весенний Урвать часок на променад И для галантных приключений Зайти в веселый

Середина мая и деревья голы… Словно Третья Дума делала весну! В зеркало смотрю я, злой и невеселый, Смазывая

В Петербурге мы сойдемся снова, Словно солнце мы похоронили в нем, И блаженное, бессмысленное слово В

Над Россиею Небо синее, Небо синее над Невой, В целом мире нет, Нет красивее Ленинграда моего.

Как в пулю сажают вторую пулю Или бьют на пари по свечке, Так этот раскат берегов и улиц Петром разряжен

В ушах обрывки тёплого бала, а с севера — снега седей — туман, с кровожадным лицом каннибала, жевал невкусных людей.

За заставами ленинградскими Вновь бушует соловьиная весна, Где не спали мы в дни солдатские, Тишина кругом

Напастям жалким и однообразным Там предавались до потери сил. Один лишь я полуживым соблазном Средь озабоченных ходил.

Слезают слёзы с крыши в трубы, к руке реки чертя полоски; а в неба свисшиеся губы воткнули каменные соски.

(ОТРЫВОК) (1818 года) Я вижу град Петров чудесный, величавый, По манию Петра воздвигшийся из блат, Наследный

В столице северной томится пыльный тополь, Запутался в листве прозрачный циферблат, И в темной зелени

Сеть лиственниц выгнала алые точки. Белеет в саду флигелек. Кот томно обходит дорожки и кочки И нюхает

Дышит счастьем, Сладострастьем Упоительная ночь! Ночь немая, Голубая, Неба северного дочь! После зноя

Там, где Российской Клеопатры Чугунный взор так горделив, Александрийского театра Чеканный высится массив.

Всё б глаз не отрывать от города Петрова, гармонию читать во всех его чертах и думать: вот гранит, а

Есть в Ленинграде, кроме неба и Невы, Простора площадей, разросшейся листвы, И кроме статуй, и мостов

Темно под арками Казанского собора. Привычной грязью скрыты небеса. На тротуаре в вялой вспышке спора

Город Змеи и Медного Всадника, Пушкина город и Достоевского, Ныне, вчера, Вечно — единый, От небоскребов