Узнай в подробностях, как все было на самом деле
Садись поближе, солнышко,
Ведь это сказка страшная!
В ней зависть, месть, проклятие,
Убийство, колдовство…
Но ты не бойся. Наш герой —
Веселый и находчивый,
И в сказке обязательно
Добро накажет зло.
Часть первая
Во времена далекие
Вокруг большого озера
Селились люди добрые,
Кормила их земля.
Беды село не ведало,
Пока в лесу за озером
Не поселилась женщина
По прозвищу Змея.
Ночами ведьма черная
В село ходила, крадучись,
Таскала на съедение
Овечек, кур, гусей.
Ее боялись до смерти,
Ходили байки страшные,
Что ведьма порчу делает
И жарит малышей.
Шепнет слова заветные —
Замки все открываются,
И живность полусонная
Не квохчет, не рычит.
Возьмет потолще курочку,
Яичком не побрезгует,
А петуха надутого,
Что в ступоре сидит,
По клюву щелкнет весело:
— Что беспокоит? Горлышко?
Чего молчим? Контузия?
Оглох ли? Паралич?
Потом гусей пощупает,
Возьмет самого жирного…
Овечку кучерявую
Пожарить и постричь
Уводит на веревочке.
«Пока, шашлык», — похлопает
Барана бестолкового
По морде ошарашенной…
Два слова, взмах руки —
И псы, обычно злющие,
На спину тут же валятся,
Подставив пузо мягкое,
И даже мужики,
Кто из дому выскакивал,
Почувствовав неладное…
Или женою посланный
Добро свое спасать,
Так падал как подкошенный.
Змея ногой потрогает
И переступит весело:
«Не спится? Надо спать!»
Однажды смелых семеро,
Кто с ружьями, кто с вилами,
Облаву ей устроили:
Теперь ты не уйдешь!
Но ведь она, проклятая,
Их издали почуяла,
Вороной перекинулась.
Колдунья — что возьмешь.
Еще в гадюку черную!
Да! Превращалась запросто.
Средь бела дня удобнее
Так незаметной быть.
Подсматривать, подслушивать,
О чем судачат кумушки,
И тем, кто проклинал ее,
Больнее отомстить.
Глядишь — там мор у кроликов,
Там вишня вся осыпалась,
Там огород повытоптан,
Будто Мамай прошел,
Вода в колодце горькая,
Коровушка не доится,
В постель ребенок писяет,
И муж к другой ушел…
Петровна, баба хитрая,
Была не лыком шитая
И вечером с молитвою
Весь обходила дом.
Свечой церковной истово
Крестила дверь и брызгала
Курятник, двор и Тузика
Святой водой притом.
Гадюка подколодная
Петровну ненавидела
И обходила дом ее
Обычно стороной,
Ведь все заклятья без толку,
Сто раз колдунья в бешенстве
Рвала на себе волосы
И билась головой.
Ей хоть бы что, конечно же,
А на воротах — вмятины,
И краска вся облупилась,
У кошки нервный тик,
Собака заикается,
Зато Петровне весело:
Скотина вся целехонька
И жив-здоров старик.
Такое поведение
В селе никто не жаловал,
Ведь шутки плохи с ведьмою
И месть ее страшна.
Петровна не была отнюдь
Упрямой или глупою,
Но тридцать лет без малого
Велась эта вражда.
Часть вторая
Петровну при рождении
Крестили Василиною,
Но с детства Веселиною
Прозвали все ее.
За то, что хохотала, как
Смешинку проглотила,
А уж пошутит весело —
Смеялось все село.
Из школы шла с подружками —
Все узнавали издали.
А на гуляньях смех ее
Слыхали даже те,
Что жили через озеро,
В селе соседнем Липовом,
А некоторые думали,
Что даже на Луне.
Пусть не была красавицей,
Всем Веселина нравилась,
И хоть боялись парубки
Остаться с гарбузом,
К ней постоянно сватались
Богатые и ладные,
Но кашу гарбузовую
Все кушали потом.
Подружки и родители
Покою не давали ей:
«Ведь неспроста кобенишься!
Скажи, кто сердцу мил?
Гляди, одна останешься!»
Она смеялась: «Батюшка,
Неужто тыквы кончились?
Что ж мало посадил?»
Конечно, не бывает так,
Чтобы никто не нравился,
Но приходилось девушке
Любовь свою скрывать.
Ей не хотелось жалости:
Узнают, что надежды нет —
И станут, как над мертвою,
Над нею причитать.
Жизнь показала: зря она
Не слушала родителей.
А может, правду баяли:
Не изменить свой рок.
Есть смысл в народной мудрости —
Так на роду написано,
Когда родиться каждому
И умереть свой срок.
Так Веселина смело шла
На встречу с этим будущим
И верила: в конце концов
Все будет хорошо!
Ведь разобраться: родственны
Слова «судьба» и «суженый»,
С судьбой шутить бессмысленно
И спорить с ней смешно.
Так вот. Судьбой печальною
И дружбой ее детскою,
Мечтой ее несбыточной
Был парубок Андрей.
Он жил в лесу, у озера,
На самой на околице,
Где мастерскую выстроил
Подальше от людей.
Андрей работал с деревом
И чудеса выделывал:
Резную мебель всякую,
Лошадок для детей,
Салазки, сани на зиму,
Посуду и наличники,
Коньки на крышу, лавочки —
Понятно, без гвоздей.
А уж какие чудные
Свистульки он вырезывал!
Нальешь воды — затёхкает,
Ну чистый соловей!
Бывало, прямо очередь
Выстраивалась шумная
За новою игрушкою
До самых до дверей.
Но это все безделицы,
Любил он приговаривать,
Чтоб только время зимнее
Нескучно скоротать.
С весны до поздней осени
Он занимался лодками
И знал одни лишь праздники —
Их на воду спускать.
Однажды шел он по лесу,
Искал стройнее дерево,
Нашел, срубил и вытащил
На просеку сушить.
Когда навес устраивал,
Чтоб солнце не испортило,
Змея его увидела
И принялась следить,
Как ладно он работает,
И даже не заметила,
Что день к закату клонится,
Что спать ложится солнышко
В багровых облаках,
Вокруг нее плаун-трава
Почти по пояс выросла,
А сердце в грудь колотится,
Как иволга в силках.
Очнулась — он заканчивал,
Рубашку снял с терновника,
Она себе промолвила:
«А ну-ка, отомри!
Моим он будет завтра же!»
И все стояла, думала,
Покуда таял на небе
Последний луч зари.
Совпало замечательно:
На небе — полнолуние,
И день Луны — пятнадцатый,
Под символом змеи
У магов и астрологов
Гекаты днем считается,
Когда богиня магии
Вершит дела свои.
Туда Змея направилась,
Где три дороги сходятся,
Три свечки в землю вставила:
На север, юг, восток,
Лицом к востоку крикнула
Три раза имя милое —
И вихрь пронесся по лесу,
И взвыл в чащобе волк,
В деревне детки малые
Проснулись и заплакали,
Ягнята в кучу сбились и
Сплелась в узлы трава,
Когда, взметнувши юбками,
Змея крутнулась молнией
Три раза в леву сторону…
И медленно ушла.
С тех пор пропал наш молодец.
Пропал для света белого.
Друзей, подруг, родителей
Почти не замечал.
Работал он по-прежнему,
Заказы в срок заканчивал,
Но на вопросы — да и нет —
Как зомби, отвечал.
Лишь только берег озера
Окутывали сумерки,
Вставал и, как сомнамбула,
Он шел к Гадюке в плен.
И так два года канули…
Пока простая девушка
Колдуньи наваждение
Не превратила в тлен.
В конце зимы готовились
Все Масленицу праздновать.
Пекли блины и думали
Жечь чучело Зимы.
Вдруг Веселине вздумалось —
Почти что бессознательно —
Придать этому чучелу
Подобие Змеи.
Она была искусницей
И сколько себя помнила,
С соленым тестом крученым
Ей нравилось играть.
Ее игрушки милые
Большим и малым нравились,
И дед даже на ярмарку
Возил их продавать.
Короче, вышло здорово.
Она вложила в чучело
Не только вдохновение
И теста два ведра:
Из глаз — слезинки горькие,
Из горла — ком отчаянья,
Из сердца — луч надежды и
Проклятье — с языка.
Девчата прямо ахнули:
«Ох, Веселина, смелая!
Играть с огнем ты вздумала!»
«А я люблю играть! —
Она задорно крикнула.
— Еще спасибо скажете.
А вдруг Змея исправится
И бросит колдовать?»
А про себя подумала:
«Мне свет не мил, подруженьки.
Чем так все время мучиться,
Уж лучше помереть…
Но плакать завтра будете,
Сегодня больно хочется
Смотреть, как эта гадина
В аду будет гореть!»
Конечно, если б девушки
Змеи достали волосы
Иль вещь ее какую-то
И с чучелом сожгли,
Ее уже, наверное,
Никто нигде не встретил бы,
А так вреда смертельного
Змее не нанесли.
Зато весь год не видели.
А поначалу думали:
Неужто ведьма сгинула?
Подохла иль ушла?
Спасибо тебе, Господи!
Но нет. Потом заметили:
Вечор окошко теплилось,
И струйка дыма шла.
Лет этак через несколько
Народ стал поговаривать,
Что в доме ведьмы — девочка
Все время под замком.
Небось, слепая, думали,
Или больна на голову,
Другие говорили, что
С рогами и хвостом.
Часть третья
Андрей от чар избавился,
Три дня гулял на радостях!
Как бешеный, отплясывал
И лез всех целовать.
И все, без исключения,
Тссс! По секрету молвили:
«А неспроста же девушка
Взялась тебя спасать!»
К Покрову свадьба сладилась,
И жили они счастливо,
Одна беда — ребеночка
Не вышло народить…
Кто думал — порча ведьмина,
Кто — Божье наказание.
И Василина бросила
В конце концов просить
У Бога себе дитятко.
Давно забыли многие,
Как звали ее в юности,
И смех ее заливистый
Не слышали сто лет.
Так Веселина-девушка
Петровной стала бабою
И своего любимого
Звала сурово — дед.
Все чаще она думала,
Что жизнь к концу приблизилась,
И что ни день повадилась
К Андрею приставать:
«Тоска заела горькая,
Ты вырежи мне куколку
Да из березы люлечку,
Чтоб куколку качать».
Дед чуть не ляпнул: «Ты ж сама
Из теста можешь вылепить», –
Но спохватился вовремя
И прикусил язык.
Махнул рукой и выскочил
За дверь. Пошел на озеро,
Сел в лодку и задумался,
И головой поник.
«Совсем Петровна двинулась,
Впадает в детство, видимо, —
Или затменье временно
Нашло», — подумал дед.
Но он ошибся. Куколку
Пришлось таки выстругивать,
А баба сшила ситцевый
Весь в ленточках конверт.
Была готова люлечка
И к потолку подвешена.
Поет Петровна песенку,
Качает и поет:
«Ой, люли, люли, баюшки,
Ты не ложись на краешке,
Придет волчонок серенький,
Утащит, унесет».
Потом стала задремывать…
У деда слезы капают.
Он вышел. Вдруг на улице
Столкнулся со Змеей,
Та шла с большой корзиною,
Увидев деда, бросила
И, обернувшись птицею,
Вспорхнула над землей.
Дед глянул: там ребеночек.
«Ты что же, ведьма, делаешь?» —
Он закричал и палкою
В ворону запустил,
В сердцах, не целясь, в темную.
«Не голоси, он брошенный, —
Сказала ведьма издали, —
Уже почти застыл.
Волной прибило к берегу».
Однако пискнул сверточек.
Андрей сказал: «Живехонек!»
Понес домой на цыпочках
И в люльку положил,
А куклу вынул быстренько.
Проснулась баба. Вскрикнула:
«Ах, мне послал ребеночка
Архангел Михаил!
Он мне приснился только что,
Приплыл ко мне на облаке,
В полнеба крылья белые,
С малюткой на руках.
Сказал: бери, выхаживай,
Корми его, воспитывай
На старость лет помощника…
И скрылся в облаках».
Часть четвертая
Как же назвать подарочек —
Дед с бабой призадумались,
Впервые в жизни спорили
До хрипоты почти.
Дед предлагал — Василием,
Петровна — нет, Иванушкой,
Как поп крестил, неведомо:
История молчит.
А сказка — про Ивасика…
Такое вышло имечко…
Рос не по дням ребеночек,
А по часам, как водится:
Он кушал хорошо!
И деда с бабой радовал
Забавными вопросами,
И раньше разговаривал,
Чем ножками пошел.
Когда совсем был маленьким,
Двух букв не выговаривал,
Смешно свою фамилию –
Терешин – говорил:
«Телесин. Звать Ивасиком,
Ивасиком Телесиком!»
«Да ты поэт, — все ахали, —
Как складненько сложил».
Ивасик рос помощником:
Гонял гусей на озеро,
Овечек пас на выгоне,
Рвал кроликам траву —
Тысячелистник мягонький.
Когда подрос, у батюшки
Просить стал лодку с парусом:
«За рыбкой поплыву».
«Да нет, ты еще маленький,
А парус — штука хитрая,
И весла слишком грузные,
Не справиться тебе!»
«А ты построй мне малую!»
«А вдруг ты потеряешься?»
«Покрасим в краску желтую,
Чтоб видно на воде!»
Дед думал: «Ах ты, умница!
Гляди, какой внимательный!»
Ивасик аж подпрыгивал
И продолжал мечтать:
«Добавим стружку медную,
Она блестит, как золото,
А весла — в цвет серебряный,
Чтоб зайчиков пускать!
Ловить я буду утречком,
Недалеко от берега,
И только в день безветренный,
А плавать я могу!
Ты ж видел, как я плаваю!
На всякий случай досочку
Привяжешь для спасения,
И я не утону!
Пожалуйста-пожалуйста!»
Дед усмехнулся в бороду:
«Ну, ладно, я подумаю…
Почти уговорил.
Осталось дело плевое –
Петровны разрешение.
Его тебе не выпросить…
Такие пироги».
Ивасик пригорюнился:
У бабы слово твердое,
Сказавши «нет», из принципа
Потом не скажет «да», —
Стал ждать момента теплого,
Допустим, дня рождения,
Христова воскресения,
Легко просить тогда.
А дед все умилялся и
Всем по два раза хвастался:
«Слышь, ждет, покуда выскочит
Зверь прямо на ловца
И спросит: «Что ты, сыночка,
В подарок хочешь?» «Лодочку!»
Нет, свет еще не видывал
Такого хитреца!»
Часть пятая
Летят, как птицы, месяцы…
И дни — как в стае селезни —
Похожие и разные.
Но цель у всех одна,
К ней все живое тянется,
К теплу и красну солнышку…
И в сказках — то же самое.
Пришла весна-красна.
Сбылась мечта Ивасика.
И вот он важный, с удочкой
Чуть свет выходит из дому,
С ним гуси, тоже гордые,
Толкаясь, гогоча,
Сминая строй в калиточке,
Крыло к крылу — на улице,
Задрав носы пунцовые
Вплоть до его плеча,
Вышагивают к озеру,
Они — за ряской вкусною,
А он — за вкусной рыбкою
И баба обязательно
Их крестит из окна,
И машет на прощание
Рукой от теста белою,
Муки пылинки сыплются
На листики цветка.
К обеду с пирожочками,
С любимыми, с капустою,
С горшком сметаны, с яблоком
В чистейшем узелке
Идет Петровна к берегу,
Ждет ветерка попутного,
Сложив ладони рупором,
Вот так, рука к руке,
Зовет: «Агов, Ивасику,
Ивасику-Телесику,
Плыви скорее к бережку,
Обедать принесла».
Слова ее последние
В гусином тонут гоготе.
От крика, как от выстрела,
Их паника взяла.
Особо бестолковые
Помчали к лесу темному.
«А ну, вернитесь, ироды», —
Петровна им кричит.
Они еще ускорились.
«Да пропади вы пропадом,
У вас и мясо глупое,
Пусть вас Змея съедит!
Тьфу, съест! Совсем запуталась! —
В сердцах Петровна плюнула.
— Возьму на завтра Тузика,
Я бегать не могу!»
Тут лодочка причалила.
Ивасик вылез: «Матушка,
Я их верну, я быстренько», —
Ей крикнул на бегу.
Схватив лозину длинную,
Помчал, сверкая пятками,
А гуси оголтелые
Уж углубились в лес.
Пока Петровна думала,
Где ей присесть под кустиком,
Он добежал до зарослей
И в бузине исчез.
В лесной чащобе сразу же
Гусиный пыл убавился,
И только по инерции
Они по тропке шли.
Увидев дом со ставнями,
Умом не одаренные,
Подумали сердечные:
Ура, домой пришли!
Аленка, дочка ведьмина,
В окошко их увидела,
Мать позвала, запрыгала:
«Гляди их сколько, вот!
Слюну сглотнув, та молвила:
«Впервые вижу, здравствуйте,
Чтобы жаркое в очередь
Толпилось у ворот.
Пойди впусти их, доченька,
Да не спугни, закутайся.
Мне некогда, там варево
Уже почти кипит.
Червя не кину вовремя —
Отрава не получится,
Ведь солитер не курица —
Капризный паразит».
Аленка, как приказано,
Шаль намотав на голову,
«И неизвестно, — думает, —
Кому еще страшней.
Они шипят, щипаются,
Возьму ухват, наверное»…
А тут Ивасик радостный
Догнал своих гусей.
Взмахнувши хворостиною,
Сказал: «А ну, построились!
Стоять! Равняйсь! Не кланяться!
Не царь я — командир!
Куда бежали, голуби?
Мозги совсем куриные?
За вой сирены приняли
Звонок на перерыв.
Кто напугал вас до смерти?
Не самолеты с бомбами!
Не волк, не коршун — женщина!
Бойцы! — вошел он в раж, —
Мне стыдно, что вы струсили!
Позор! Где ваша выдержка?
В разведку вас не взял бы я…
Купаться шагом марш!»
И тут калитка скрипнула.
В проем ухват просунулся,
Потом нога чумазая
И головы кочан.
Шипя, к ней гуси кинулись,
К земле пригнувши головы,
Аленка громко взвизгнула…
У ведьмы выпал чан,
Все расплескалось варево
И ногу ей обрызгало.
Мгновенно вздулись жирные,
Медузы- пузыри.
И в каждом что-то двигалось.
Змея взревела яростно:
Семь дней трудилась попусту!
И жжет, черт подери!
Все, что Аленке сказано,
Не повторю я, солнышко,
А вот Ивасик сделался
Врагом номер один.
Змея грозилась: «Маленьким
Сварить тебя не сладилось.
Но это даже к лучшему:
Большим тебя съедим».
Часть шестая
Шумели ливни летние.
Змея все планы строила,
Покуда ногу вылечить
Ей все же удалось.
Уж чем она не мазала!
Но черви проклятущие
С ноги все мясо выели,
Осталась только кость.
Змея даже состарилась
И шкандыбала медленно,
Моторности уж не было
С ногою костяной.
С клюкой ходила, сгорбившись,
И еще злее сделалась.
Прозвали ее сразу же…
Да — бабою Ягой.
Выслеживать Ивасика
Ходила ведьма к озеру,
Поближе к лесу темному
И к дому своему.
Неделю она пряталась
Среди ветвей ракитника,
Чтоб тайно сцапать мальчика,
Без шума, по уму.
Неделю она слушала,
Как мать зовет Ивасика,
Слова ее запомнила
И повторяла вслух.
Заметив солнце на небе,
Когда она является,
Язвила: «Ух, ты точная,
Ну, прямо, как петух».
Во вторник день был пасмурный,
И солнца видно не было.
«Пора, — Змея подумала, —
До полдня полчаса».
И стала звать: «Ивасику,
Ивасику-Телесику!
Плыви скорее к бережку!
Обедать принесла!»
Ивасик было лодочку
Направил сразу к берегу,
Потом подумал: «Голос-то
Какой-то не такой…
Какой-то толстый, сдавленный,
Не то что голос матушки…
Петровна, хоть и бабушка,
А голос молодой!»
«Нет-нет, давай-ка, лодочка,
Плыви назад, касаточка», —
Сказал Ивась и с силою
На весла приналег.
Змея от злости плюнула,
Ногой, забывшись, топнула
И, взвыв от боли, шлепнулась
Спиною на песок.
Пришла Петровна вскорости
И крикнула: «Ивасику,
Ивасику-Телесику,
Плыви скорее к бережку,
Обедать принесла!»
Он услыхал и радостный
Поплыл и приговаривал:
«Теперь уж точно матушка,
Матусечка пришла».
О странном происшествии
Решил он не рассказывать,
Хотя вообще обманывать
Ивасик не привык…
Молчал и так отчаянно
Уписывал он булочки,
Что раза два закашлялся
И прикусил язык.
Он знал: Петровна сразу же
Смотать прикажет удочки,
Вообще не пустит к озеру
И даже погулять.
Сказал себе решительно:
«Я не боюсь опасностей!
И батюшка всегда меня
Учил не отступать!»
И в среду не сработали
Все хитрости змеиные,
Хоть ведьма утром выпила
Штук сто сырых яиц.
Но голос не прорезался,
Напрасно она мучилась
И полоскала горлышко
Отваром из остриц.
Пришла: «Агов, Ивасику!
Ивасику-Телесику,
Плыви скорее к бережку,
Обедать принесла».
А он сидел, подшучивал:
«Сегодня лучше крикнула.
Хоть голос и не матушкин,
Но громкость подросла!»
«Ну что ж, — Змея подумала, —
Пойдем другой дорогою.
Хоть не мытьем, так катаньем,
Тебя я обману».
Надела лапти мягкие
И в долгий путь отправилась,
А дочку полоумную
Оставила одну.
Три дня она потратила
На путь по лесу темному,
На остров среди озера,
Где жил ее отец.
Уже лет сто, наверное,
Как он от мира спрятался,
А раньше был искуснейший
Во всей стране кузнец.
И чародей, конечно же.
Змея с поклоном молвила:
«Пришла просить о помощи,
Хоть поклялась я в юности
К тебе не приходить.
Мне нужен голос тоненький…
Смотри, что со мной сделали.
Но ногу мне не надобно.
Хочу я только мстить».
Ответил старец: «С детства ты
Была самостоятельной,
Сама решала, как тебе
На белом свете жить.
Дурное ты задумала.
Я не хочу участвовать».
«Ни разу не просила я, —
Колдунья говорит.
— Ни разу, даже при смерти,
Хоть знала, где скрываешься,
Коль гордость я оставила,
Так значит, припекло».
«Ну, как же не скрываться мне?
Ты стала ведьмой черною,
И все, чему учил тебя,
Ты обратила в зло.
Но так и быть, — он сказывал, —
Твою я просьбу выполню,
Хоть вижу: это в будущем
К страданьям приведет.
Ты хорошо подумала?»
Кивнула. Из шкатулочки
Достал он совки куколку
И положил ей в рот.
Губами он дрожащими
Сказал: «Учти, несчастная,
Личинка дело сделает
Один лишь только раз.
Немой должна ты сделаться:
Откроешь рот — и вылетит
Твой голос в виде бабочки.
Иди же с моих глаз».
Змея для пущей скорости
В ворону перекинулась.
Чтоб сделать это, нужен был
Особенный кураж:
Опасность, риск, волнение —
Все это было, солнышко…
Прощальный круг над островом,
И все — крутой вираж.
Змея спустилась к озеру
И превратилась в женщину.
Дождавшись полдня, крикнула
Звенящим голоском:
«Ау-ау, Ивасику,
Ивасику-Телеску! —
Из ее рта мохнатая
В червленых крыльях бабочка
Взметнулась огоньком.
— Плыви скорее к бережку»…
Он и приплыл, конечно же.
Змея на него бросилась,
Он и не пикнул — шок!
Шепнула слово сонное
И понесла сердечного,
Взвалив на спину будто бы
Картофельный мешок.
Придя домой усталая —
Ивасик был упитанный —
Змея его как следует
Решила усыпить:
Колючку ядовитую
Ему вколола в голову…
Дрожа от нетерпения,
Печь принялась топить,
Съев мухомор для бодрости.
Потом решила из лесу
Покликать нечисть разную —
Хотелось ей похвастаться.
Аленке говорит:
«Печь раскалится докрасна —
Засунь туда Ивасика,
Поглубже, чтоб прожарился.
Лопата вон стоит».
Ушла, вспушивши волосы.
Ивасик спит на лавочке,
А кошка Соня черная,
Любимица Аленкина,
С опаской подошла
И начала обнюхивать.
Ой, вкусно пахнет рыбою
И зельем валериановым,
Которое для сна —
Колючка им пропитана…
Тереться стала мордочкой,
Шип выпал и прямехонько
Скатился в щель широкую
Меж досками в полу,
Ударив мышку спящую
Тупым концом по темечку.
Ивасик встал и к выходу:
«Домой я побегу».
Аленка брови вскинула
И говорит: «Ну, здравствуйте,
Тебя должна зажарить я,
Пока ты спишь, дурак!»
Взяла лопату хлебную:
«Садись давай-ка живенько».
Он сел, словно на лавочку.
«Ну нет, совсем не так!»
(А мышь колючку нюхает).
Он сел верхом. «Неправильно!
Так тоже не получится,
Тут две ноги болтаются.
Ты ноги подними!»
Он лег, вверх ноги вытянул.
«Не так, ты не поместишься!»
«Меня еще не жарили…
А ты мне покажи!» —
Ивасик тянет времечко.
Змеючка лоб наморщила:
«Держи лопату, бестолочь».
Уселась, ноги согнуты
Руками обхватив.
Тут мышка очумелая
Как из подполья выскочит!
За нею кошка молнией,
Горшок с печи свалив
Прям под ноги Ивасику,
Он прыгнул, как ошпаренный,
Перецепившись, шлепнулся,
Не выпустив из рук
Лопату злополучную.
Аленка в печку въехала
И там, как спичка, вспыхнула!
А глупый ее дух
Из тела тут же вылетел,
Чтобы она не мучилась,
И в мышку эту серую
Вселился в тот же миг.
В ползке Ивасик бросился
К огню, но… что поделаешь…
Глаза закрыл он ручками
И головой поник.
Сидел, молился боженьке…
Прошло немало времени…
Вдруг слышит шум за окнами —
Змея и гости с гоготом
К калитке подошли.
Змея кричит: «Аленушка,
Открой, бо руки заняты»…
Боровичков десяточек
Они в лесу нашли.
«Копуша, долго ждать еще?» —
Змея уже ругается…
В окно Ивасик выскочил,
К туалету побежал,
Оттуда крикнул: «Мамочка,
В уборной я, я скоренько».
Закрылся крепко-накрепко
И там сидел, дрожа.
Грибы на землю высыпав,
Гадюка, щелкнув пальцами,
Открыла дверь и в горницу
Компанию завела.
Расселись все. Из погреба
Достала ведьма вкусности,
Грибочки и наливочки,
Соленья подала.
«Давайте ж есть Ивасика! —
Вскричала она весело, —
А то от его запаха
С ума можно сойти».
Ивасик же мучительно
Решал, как ему выбраться —
Все было заколдовано,
Куда ты ни пойди.
Калитка крепко заперта,
Забор высок. Подпрыгивай —
До верха не дотянешься…
«А что если подкоп?» —
Подумал он, под деревом
Совок увидев маленький,
И начал рыть под досками
Быстрей, насколько мог.
Итак, жаркое съедено.
Змея хватилась дочери.
«Аленка, где ты, доченька, —
Кричит она в окно.
— Не бойся этих дяденек,
Они совсем не страшные,
К тому же уже сытые,
Шучу, шучу!» «Смешно», —
Ивасик себе думает.
«Аленка, хватит прятаться,
Иду тебя разыскивать».
Ивасик влез на дерево.
«Ма, у меня понос!» —
Оттуда крикнул жалобно.
Все ржут, а ведьма ласково:
«Опять наелась, гадина,
Зеленых абрикос.
Выходим все, продышимся,
На травке поваляемся,
Ивасик переварится —
И полечу ее.
Она ж, как дитя малое
И разумом убогое,
И потому счастливое.
Что ржете, дурачье?»
Все плюхнулись под явором,
Где наш Ивасик прятался.
«Эх, хорошо, ребятушки, —
Им ведьма говорит. —
Сбылась мечта заветная —
Сожрали мы подкидыша,
А главное — сумела я
Петровне отомстить».
И в лицах всю историю
С ругательствами страшными,
Которые я, солнышко,
Не в силах повторить,
Змея гостям поведала.
Ивасик слышал все это
Впервые, разумеется,
И начинал, как минимум,
Три раза слезы лить.
А ведьма все куражилась:
«Петровна убивается,
А я лежу счастливая
И ковыряю палочкой
Застрявшего в зубах
Сынка ее любимого».
Ивасик тут не выдержал:
«Ага, но только доченьку,
Застрявшую в зубах».
Змея привстала: «Слышали?
Неужто мне почудилось?
Там кто-то есть!» — и голову,
Прищурясь, подняла.
Увидела Ивасика,
Вскочила, руки вскинула,
Но замерла и рухнула —
Она все поняла.
Чертей будто подбросило:
Кто к ведьме сразу кинулся,
Стал ей давать пощечины,
Чтоб в чувство привести.
Кто стал ее обрызгивать
И воду лить на голову,
Кто стал ругать Ивасика
И дерево трясти…
Вдруг небо, словно сеткою,
Накрыл кто-то невидимый:
От горизонта к озеру
Летит стадо гусей.
И «кыга, кыга» горестно
Кричат, будто прощаются…
Сложив ладошки рупором,
Вот так, чтобы слышней,
Ивасик крикнул жалостно:
«Ах, если б я, как гусюшки,
Имел бы быстры крылышки!
Рукой подать — виднеется
Родная сторона.
Эй, гуси, гуси, гусюшки,
Возьмите меня, милые,
Домой снесите, к матушке,
Она вам даст пшена!»
Они ему ответили:
«Ты, мальчик, средних спрашивай, —
Мы вожаки, мы первые,
Прокладываем путь».
Он снова ручки рупором:
«Эй, гуси, гуси, гусюшки,
Снесите меня к матушке,
Она там убивается,
Что сердце рвется — жуть.
Накормит и напоит вас —
Зерно у нас отборное,
Вода в колодце сладкая!
Спасите меня, милые,
Не оставляйте тут!
На гибель неминучую».
А гуси: «Строй не можем мы
Ломать! Мы тут центральные.
Пусть задние возьмут».
Ивасик: «Гуси-гусюшки,
Подайте ваши крылышки,
А нет — возьмите палочку
Вы в клювики свои.
Схвачусь я крепко-накрепко,
И вы меня подхватите,
Я легенький, как перышко,
Под силу я двоим.
Во двор меня вы спустите,
Там травушка-муравушка,
Гусыни ходят белые,
В корыте пуд зерна»…
А тут Змея очухалась…
Всех растолкала яростно,
Метнулась пулей к явору!
Куда там лезть! Нога!
Впилась зубами бешено
И стала грызть, как косточку,
Скрести ногтями дерево,
Рычала, словно волк.
Но все, конечно, без толку.
А черти, хмыкнув весело,
Пошли пилу разыскивать —
Тогда и будет толк.
Ивасик чуть живехонек,
Дрожит, как лист осиновый,
Со светом он прощается —
Читает «Отче наш».
Надежды нет — последние
Не взяли гуси серые…
И вдруг — один отбившийся
От стаи. Нет? Мираж?
Да, это гусь, но хиленький.
«Эй, гусик, гусик, миленький, —
Вскричал Ивась отчаянно, —
Спаси меня, пожалуйста,
Меня сейчас убьют.
Ведь это точно боженька
Послал тебя, родимого,
Как ангела-спасителя,
Ко мне, сюда, я тут!»
А в это время дерево
Трястись, шататься начало —
Вовсю уже нечистые
Орудуют пилой.
Гусь опустился низенько,
И, потянувшись здорово,
Его за одну лапку лишь
Поймал Ивась рукой.
Гусь закричал испуганно,
Чуть не упал от тяжести,
Но выровнялся сразу же
И взвился над землей.
А тут как раз и дерево
Упало так, что ветками
Накрыло всех помощников,
Кто был там со Змеей.
Покуда они выбрались,
В погоню было бросились,
Но поздно: через озеро
Уже наш гусь летел.
К селу они приблизились
И возле дома снизились,
Ивась на землю плюхнулся,
Перевернулся, сел.
А дед и баба бедные
Ходили, как лунатики
Они были уверены —
Ивасик утонул,
А лодочку бесхозную
Волной прибило к берегу.
Петровна в полдень в ужасе
Нашла ее одну.
Придя домой разбитая,
Она к иконам бросилась,
Старик же сразу к озеру —
Ивасика искать.
Вернулся — баба молится.
Стемнело. Она медленно
На три прибора к ужину
Накрыла механически
И стала подавать.
«Мне уже легче, — молвила. —
Съем пирожок, наверное…
Ты тоже, дед, не мучь себя,
Тебе надо поесть».
«А мне?» — Ивасик весело
В окно спросил и спрятался.
Петровна, вздрогнув, охнула
И попыталась сесть.
«Ты слышал, дед? Почудилось?
Или то кошка мявкнула?
Не слышал, нет? Да ну тебя,
Ты все равно глухня.
Бери, покуда теплые, —
И пирожки подвинула.
— Я съем вот этот, маленький».
Ивасик вновь: «А я?»
Вдвоем к окошку бросились,
А там Ивасик! Господи!
«Ты что ж там?» «Ногу вывихнул!»
Они к нему скорей.
Смеются, плачут, тискают
И причитают жалобно:
«Опухла! Может, сломана?
А ну-ка, дед, проверь».
И тут Петровна гусика-
Спасителя увидела.
«Гусь приблудился. Жирненький!
А ну его словлю!»
«Не надо, он же спас меня!» —
Вскричал Ивасик. «Тише ты!
Идите в дом, я гусика
Пшеничкой покормлю».
И так его родимого
Все холили и нежили,
Что гусь, хоть он и дикий был,
Не думал улетать.
Сдружился он с Ивасиком,
Ходил, будто привязанный,
А как зима нагрянула —
Остался зимовать.
А что Змея? Неведомо…
С тех пор ее не видели.
Никто, во всяком случае,
Особо не страдал.
Что интересно, дом ее
С годами не разрушился:
Все было в нем нетленное —
Застыло навсегда.
Возможно, ведьма тоже там —
Лежит окаменелая,
Так сотворив заклятье,
Что время вспять течет.
И в доме заколдованном
Она проснется девушкой,
Когда через столетия
Урочный час пробьет.