Стихи Шершеневича Вадима

Эти волосы, пенясь прибоем, тоскуют Затопляя песочные отмели лба, На котором морщинки, как надпись, рисует

Есть страшный миг, когда окончив резко ласку Любовник вдруг измяк и валится ничком… И только сердце бьется

Знаю. Да. Это жизнь ваша, словно стужа Вас промерзла на улицах снегом крутящихся дней. Вы ко мне ворвались

Звуки с колоколен гимнастами прыгали Сквозь обручи разорванных вечеров… Бедный поэт! Грязную душу выголили

Влюбится чиновник, изгрызанный молью входящих и старый В какую-то молоденькую худощавую дрянь, И натвердит

Каждый раз Несураз- Ное брякая Я — в спальню вкатившийся мотосакош. Плотносложенным дням моим всякая

Вот, как черная искра, и мягко и тускло, Быстро мышь прошмыгнула по ковру за порог… Это двинулся вдруг

Напоминающей днями слова салонной болтовни, Кто-нибудь произнесет (Для того, чтоб посмеяться Иль показаться

Стволы стреляют в небе от жары, И тишина вся в дырьях криков птичьих. У воздуха веснушки мошкары И робость

Вас Здесь нет. И без вас. И без смеха. Только вечер укором глядится в упор. Только жадные ноздри ловят

Занозу тела из города вытащил. В упор. Из-за скинутой с глаз дачи, Развалился ломберный кругозор, По-бабьему

От полночи частой и грубой, От бесстыдного бешенства поз Из души выпадают молочные зубы Наивных томлений

Ты грустишь на небе, кидающий блага нам, крошкам, Говоря: — Вот вам хлеб ваш насущный даю! И под этою

Все течет в никуда. С каждым днем отмирающим. Слабже мой Вой В покорной, как сам тишине, Что в душе громоздилось

За окошком воробьиной канителью веселой Сорваны лохмотья последних снегов. За сокольниками побежали шалые

Когда-то, когда я носил короткие панталончики, Был глупым, как сказка, и читал «Вокруг света», Я часто

Какое мне дело, что кровохаркающий поршень Истории сегодня качнулся под божьей рукой, Если опять грустью

Не потому, что себя разменял я на сто пятачков, Иль, что вместо души обхожусь одной кашицей рубленной

Торцы улиц весенними тиграми Пестрятся в огнебиении фонарей. Сердце! Барабанами стука Выгреми миру о

Жил, как все… Грешил маленько, Больше плакал… А еще По вечерам от скуки тренькал На гитаре кой о чем.

От 1893 до 1919 пропитано грустным зрелищем: В этой жизни тревожной, как любовь в девичьей, Где лампа

В департаментах весен, под напором входящих И выходящих тучек без номеров На каски пожарных блестящие-

Муаровый снег тротуарами завивается Как волосы височками чиновника. Девушка из флигеля косого китайца

Я грущу в кабаке за околицей, И не радует душу вино, А метель серебристая колется Сквозь разбитое ветром окно.

Все было нежданно. До бешенства вдруг. Сквозь сумрак по комнате бережно налитый, Сказала: — Завтра на

А над сердцем слишком вытертом пустью нелепой, Распахнувшись наркозом, ты мутно забылась строкой.

Чтоб не слышать волчьего воя возвещающих труб, Утомившись сидеть в этих дебрях бесконечного мига, Разбивая

Дома — Из железа и бетона Скирды. Туман — В стакан Одеколона Немного воды. Улица аршином портного В перегиб

У купца — товаром трещат лобазы, Лишь скидывай засов, покричи пять минут: — Алмазы! Лучшие, свежие алмазы!

Очаровательный удел, Овитый горестною дрожью… Мой конь стремительно взлетел На мировое бездорожье, Во

Вы прошли над моими гремящими шумами, Этой стаей веснушек, словно пчелы звеня. Для чего ж столько лет

Когда сумерки пляшут вприсядку Над паркетом наших бесед, И кроет звезд десятку Солнечным тузом рассвет

Все, кто в люльке Челпанова мысль свою вынянчил! Кто на бочку земли сумел обручи рельс набить!

Если город раскаялся в душе, Если страшно ему, что медь, Мы ляжем подобно верблюдам в самуме Верблюжею

Закат запыхался. Загнанная лиса. Луна выплывала воблою вяленой. А у подъезда стоял рысак. Лошадь как лошадь.

Аквариум глаза. Зрачок рыбешкой золотой. На белом Эльбрусе глетчерная круть. На небосклон белков зрачок

Мне только двадцать четыре! 24 всего! В этом году, наверно, случилось два мая! Я ничего, Я ничего Не понимаю.

Были месяцы скорби, провала и смуты. Ордами бродила тоска напролет, Как деревья пылали часов минуты

Душа разливается в поволжское устье, Попробуй переплыви! А здесь работает фабрика грусти В каждой строке о любви.

Другим надо славы, серебрянных ложечек, Другим стоит много слез, — А мне бы только любви немножечко Да

Одному повелели: за конторкою цифрами звякай! Только 24, А у вас такие глаза! Какие Такие? Разве зло

Тишина. И на крыше. А выше- Еще тише… Без цели… Граммофоном оскалены окна, как пасть волчья.

Вкруг молчь и ночь Мне одиночь. Тук пульса по опушке пушки. Глаза веслом ресниц гребут. Кромсать и рвать

Это лужицы светятся нежно и лоско, Эти ногти на пальцах Тверской… Я иду, и треплет мою прическу Ветер

Мы последние в нашей касте И жить нам недолгий срок. Мы коробейники счастья, Кустари задушевных строк!

Послушай! Нельзя же быть такой безнадежно суровой, Неласковой! Я под этим взглядом, как рабочий на стройке

И один. И прискорбный. И приходят оравой Точно выкрики пьяниц шаги ушлых дней. И продрогшим котенком

Вот, кажется, ты и ушла навсегда, Не зовя, не оглядываясь, не кляня, Вот кажется ты и ушла навсегда…

Ваше имя, как встарь, по волне пробираясь не валится И ко мне добредает, в молве не тоня. Ледяной этот

Это я набросал вам тысячи Слов нежных, как ковры на тахтах, И жду пока сумрак высечет Ваш силуэт на этих коврах.