Стихи Брюсова Валерия

Минувший день, склоняясь головой, Мне говорит: «Я умираю. Новый Уже идет в порфире огневой.

Ты, моя фея фонтанов, Фея журчащих ручьев, Ты из летучих туманов Вестником вышла на зов. Ты из летучих

Вступления 1 Много было песен сложено О твоей стране бесследной. Что возможно, невозможно, — Было все

Что день, то сердце все усталей Стучит в груди; что день, в глазах — Тусклей наряд зеленых далей И шум

1 Сокрылась давно Селена, Сокрылись Плеяды. Ночи Средина. Часы проходят. А я все одна на ложе.

Я долго шел и, выбрав для ночлега Холм ледяной, поставил гибкий шест. В полярной тьме не Сириус, не Вега

К.Д. Бальмонту Я знаю беглость Ночи и Зимы, Молюсь уверенно Заре и Маю. Что в будущем восторжествуем

Я свечку погасил — и прямо под окном Зеленоватый свет означил арабески, И тень черемухи легла на занавески

Как царство белого снега, Моя душа холодна. Какая странная нега В мире холодного сна! Как царство белого

Когда опускается штора И ласковый ламповый свет Умиряет усталые взоры, — Мне слышится счастья привет.

Есть в мире демон, с женственным лицом, С когтями львицы, с телом сухопарым; Садится к спящим он, согнут

В дни весенних новолуний Приходи, желанный друг! На горе ночных колдуний Соберется тайный круг.

(Перезвучия) Лишь безмятежного мира жаждет душа, наконец, Взором холодным окину блеск и богатства Офира

Имя твое — из золота, Маленький, сверкающий слиток, Под ударом кирки и молота В ледяном Клондайке открытый.

Мелькали мимо снежные поляны, Нас увозил на запад sleeping-car[1], В тот край войны, где бой, где труд

Не заглушить стремленья к высшей сфере И буре той, что днесь шумит кругом! Пусть вновь все люди — злобный

Нет! много ли, мало ли, чем бы ты вымерил Все, что в тысячелетия, как в пропасть упало, — Материки, что

Меж облаков, обвивших скалы, Грозе прошедшей буйно рад, Ты вниз стремишься, одичалый, Сребристо-белый водопад.

Март! Пора нам жить наруже! Как бегут ручьи из пены! Но недвижны в полной луже Опрокинутые стены.

На самом дне мучительной темницы Я властелин сознанья и мечты! И предо мной в тумане темноты Являются

Пробил час. Ты вновь безволен, Вновь, взыграв, бежишь к земле. Обезличен, обездолен, Беспощадной страстью

Наша тень вырастала в длину тротуара В нерешительный час догоравшего дня. И лишь уголья тлели дневного

Ни красок, ни лучей, ни аромата, Ни пестрых рыб, ни полумертвых роз, Ни даже снов беспечного разврата, Ни слез!

Ночью ужас беспричинный В непонятной тьме разбудит; Ночью ужас беспричинный Кровь палящую остудит;

Облака цепляются За вершины гор. Так слова слагаются В смутный разговор. Горьки и томительны Жалобы твои

Душен воздух вольных прерий, Жгучи отблески лазури, И в палящей атмосфере Чуют птицы, чуют звери Приближенье

Опять мой посох приготовлен, Все тот же, старый и простой, И день отбытия условлен — Отмечен роковой чертой.

Все кончено! Я понял безнадежность Меня издавна мучившей мечты. Мою любовь, и страсть мою, и нежность

Sume superbiam… Horatius[1] Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен. Кричите, буйствуйте, — его

Перед съездом в Генуе Споры, что вино: Риму ль, Карфагену ли Лавровый венок? А в Москве — воскресный

(Строфы с однозвучными рифмами) Загорелся луч денницы, И опять запели птицы За окном моей темницы.

По холодным знакомым ступеням Я вошел в позабытый дворец (К поцелуям, и клятвам, и пеням), Оглянулся

Не только здесь, у стен Кремля, Где сотням тысяч — страшны, странны, Дни без Вождя! нет, вся земля, Материки

День вечерел. Мы были двое. Ф. Тютчев Помню вечер, помню лето, Рейна полные струи, Над померкшим старым

Цветы подкошенные, Рядами брошенные, Свой аромат, Изнемогающие, В лучах сгорающие, Дыша, струят.

Тот, владыка написанных слов, Тот, царящий над мудростью книг! Научи меня тайне письмен, Подскажи мне

Великое презрение и к людям и к себе Растет в душе властительно, царит в моей судьбе. Любил бы, да не

Едва ли ей было четырнадцать лет — Так задумчиво гасли линии бюста. О, как ей не шел пунцовый цвет, Символ

Пусть пред окном моим не взносит Юнгфрау купол вековой, И знаю, что закат не бросит Змей на лагуны предо мной;

По бездорожьям царственной пустыни, Изнемогая жаждой, я блуждал. Лежал песок, за валом вал, Сияли небеса

В твоем, в века вонзенном имени, Хранимом — клад в лесу — людьми, Кто с дрожью не расслышит, Римини

(Рифмы 5 и 4-сложные) С губами, сладко улыбающимися, Она глядит глазами суженными, И черны пряди вкруг чела;

Серафимов вереницы Наше ложе окружили. Веют в пламенные лица Тихим холодом воскрылий. Серафимы полукругом

Сквозь туман таинственный Голос слышу вновь, Голос твой единственный, Юная любовь! Тихо наклоняется Призрак

От жизни лживой и известной Твоя мечта тебя влечет В простор лазурности небесной Иль в глубину сапфирных вод.

Как ясно, как ласково небо! Как радостно реют стрижи Вкруг церкви Бориса и Глеба! По горбику тесной межи

Инвектива Еще недавно, всего охотней Вы к новым сказкам клонили лица: Уэллс, Джек Лондон, Леру и сотни

Мой дух не изнемог во мгле противоречий, Не обессилел ум в сцепленьях роковых. Я все мечты люблю, мне

По улицам Венеции, в вечерний Неверный час, блуждал я меж толпы, И сердце трепетало суеверней.

Не говори мне, что ты любишь меня! Я боюсь аромата роз, Я боюсь опьянений дня,— Не говори мне, мой милый