Стихи Брюсова Валерия
(1-й асклепиадов стих Горация) Вековечной воздвиг меди я памятник, Выше он пирамид царских строения
Моя душа свободная, Моя душа мятежная, Тебя пустыня водная Пленила вновь безбрежная. Моя душа безумная
Печален был туманный взор, Слова невнятны и коротки, А я разглядывал узор Перебегающей решетки.
Забыть ли час, когда у сцены, Минуя весь амфитеатр, Явился посланный Сурены, С другой, не праздничной
Моя рука — к твоей святыне, На дрожь мою — ладонь твоя; Сан-Марко два жгута витые Колени жгут, мечту двоя.
Была пора ударить буре, Расчистить хмурый небосвод. И вот — нет проблесков лазури, Гроза гремит, гроза растет.
Мы с дрожью страсти и печали, Едва над морем рассвело, Ей чресла розами венчали И гиацинтами чело.
Поэзия везде. Вокруг, во всей природе, Ее дыхание пойми и улови — В житейских мелочах, как в таинстве
Поблек предзакатный румянец. На нитях серебряно-тонких Жемчужные звезды повисли, Внизу — ожерелье огней
Прокаженный молился. Дорога Извивалась по сдвинутым скалам; Недалеко чернела берлога; Были тучи стремительны;
Пусть вечно милы посевы, скаты, Кудрявость рощи, кресты церквей, Что в яркой сини живут, сверкая, — И
Темнеет. Тонкая луна Стоит на небе сиротливо, Сквозь раму дачного окна К нам веет ранняя весна, А по
Все улицы полны народом, Бегут и торговцы и воины… Лишь там, где дворец, перед входом Прибои толпы успокоены.
С тех пор как я долго в немом ожидании, В тихом веселии, Качался над пропастью смерти, — Мне стали мучительны
Сегодня мертвые цветы Из пышной вазы вынимая, Я увидал на них мечты, Твои мечты, о дорогая!
Сладко скользить по окраинам бездны, Сладко скользить нам вдвоем. Что ж нам приманчивей: купол ли звездный
Я к людям шел назад с таинственных высот, Великие слова в мечтах моих звучали. Я верил, что толпа надеется
Помнишь эту пурпурную ночь? Серебрилась на небе Земля И Луна, ее старшая дочь. Были явственно видны во
Сухие листья, сухие листья, Сухие листья, сухие листья, Под тусклым ветром, кружат, шуршат, Сухие листья
Придут дни последних запустений, Земные силы оскудеют вдруг; Уйдут остатки жалких поколений К теплу и
Ещё раз умер, утром вновь воскрес; Бред ночи отошел, забыт, отброшен. Под серым сводом свисших вниз небес
Я не знаю других обязательств, Кроме девственной веры в себя. Этой истине нет доказательств, Эту тайну
Тонкой, но частою сеткой Завтрашний день отделен. Мир так ничтожен, и редко Виден нам весь небосклон.
Да, я — моряк! Искатель островов, Скиталец дерзкий в неоглядном море. Я жажду новых стран, иных цветов
Когда вникаю я, как робкий ученик, В твои спокойные, обдуманные строки, Я знаю — ты со мной!
Единое счастье — работа, В полях, за станком, за столом,- Работа до жаркого пота, Работа без лишнего
Осенний скучный день. От долгого дождя И камни мостовой, и стены зданий серы; В туман окутаны безжизненные
Я плакал безумно, ища идеал, Я струны у лиры в тоске оборвал… Я бросил в ручей свой лавровый венок… На
Облака опять поставили Паруса свои. В зыбь небес свой бег направили, Белые ладьи. Тихо, плавно, без усилия
Ангел благого молчания, Властно уста загради В час, когда силой страдания Сердце трепещет в груди!
В нашем доме мыши поселились И живут, и живут! К нам привыкли, ходят, расхрабрились, Видны там и тут.
Прошел печально день субботний, Сияет небо новым днем, И в душах всех бесповоротней Разуверение во всем!
Ты на закатном небосклоне Былых, торжественных времен, Как исполин стоишь, Антоний, Как яркий, незабвенный сон.
Знаю я, во вражьем стане Изогнулся меткий лук, Слышу в утреннем тумане Тетивы певучий звук.
Безумие белого утра смотрело в окно, И было все странно-возможно и все — все равно. И было так странно
Демон сумрачной болезни Сел на грудь мою и жмет. Все бесплодней, бесполезней Дней бесцветных долгий счет.
Люблю альбомы: отпечаток На них любезной старины; Они, как дней иных остаток, Легендой заворожены.
В глуби пустыни, в безвестном оазе Я жил одиноко, любимец фантазий. Ночь для меня одевалася в блестки
Если сердцу тяжко и грустно, И надежда сомненьем отравлена, Во дни крестоносных битв, — Помолись молитвой
Свершилось! молодость окончена! Стою над новой крутизной. Как было ясно, как утонченно Сиянье утра надо мной.
Холодная ночь над угрюмою Сеной, Да месяц, блестящий в раздробленной влаге, Да труп позабытый, обрызганный пеной.
В час, когда гений вечерней прохлады Жизнь возвращает цветам, К Озеру Снов, по знакомым тропам, Медленно
Wand wird die Stunde kornmen, Das einer mich genommen, Und mein Braut-Bett knackt! Volhslied[1] Сини
Веет нежная прохлада Наступающей зимы. Тело свежести так радо! Взорам белости так надо В четкой раме полутьмы!
(Словесный палиндром) Жестоко — раздумье. Ночное молчанье Качает виденья былого; Мерцанье встречает улыбки сурово;
На камнях скал, под ропот бора Предвечной Силой рождена, Ты. — дочь губящего Раздора, Дитя нежданное, Война.
Встав, прошумят и сгибнут города, Пройдут и в бездну канут поколенья, Просторы вод иссякнут без следа
Что сделал ты, кем был, не это важно! Но ты при жизни стал священным мифом, В народной памяти звенишь
На берегу Мерцающих Озер Есть выступы. Один зовут Проклятым. Там смотрит из воды унылый взор.
Да, эту улицу я знаю: Все виды вдаль и каждый дом, И я, испуганно, встречаю Святые думы — о былом!