У кого нуждою глотку свело —
растопырь на вот это уши.
Эй, деревня каждая!
Эй, село!
Навостри все уши —
и слушай.
Нынче
будет
из старой истории сказ
о чудовище —
Змее-Горыныче.
Нынче
этот змей
объявился у нас,
только нынче
выглядит иначе.
Раз завидя,
вовеки узнаешь ты:
чешуя его
цвета зеленого,
миллион зубов —
каждый
будто бутыль —
под губой
у зме́ища оного.
Этот змеище зол,
этот змеище лют,
пасть —
верста,
а не то что са́жень!
Жрет в округе всё,
а не то что люд!
Скот сжирает
и хаты даже!
Лишь заявится он —
подавай урожай.
Миг —
и поле Горынычу отдано.
Всё ему неси,
служи, ублажай,
сам же лапу соси
голодный.
Деревушка.
Прильнет Горынычев рот —
в деревушке —
ни клуба,
ни школы.
Подползет к селу,
хвостом вильнет —
и мужик
голодный и голый.
Зажигается пузо в тысячу искр,
лишь глазищами взглянет своими.
Дух сивушный
дымит сквозь ноздревый писк.
Самогон
— змеи́щево имя.
Он
болезнью вползает в мужицкий дом.
Он
раздорами кормится до́сыта.
От него
вырастает холм за холмом
в горб изго́рбится гладь погоста.
От него
расцветают наши враги —
поп,
кулак
да забытый помещик.
Знает враг,
что ни рук не поднять,
ни ноги́,
коль вопьются сивушные клещи.
Всё богатство крестьянское зме́ище
жрет,
вздулся,
пол-России выев.
Всё бросают зеленому змеищу в рот,
в пасть зубастую,
в зевище змиев.
Если будет
и дальше
хозяйничать гад,
не пройти по России и году —
передо́хнет бедняк,
обнищает богач.
Землю вдрызг пропьешь
и свободу.
Если ты
погрязнешь
в ленивую тишь —
это горе
вовек не кончится.
Самогонщики
разжиреют лишь,
разжиреют лишь
самогонщицы.
Чтоб хозяйство твое
не скрутил самогон,
чтоб отрава
в гроб не свела, —
самогонщиков
из деревни
вон!
Вон из хутора!
Вон из села!
Комсомолец!
Крестьянин!
Крестьянка!
Эй!
Жить чтоб
жизнью сытой
и вольной,
бей зеленого книгой!
Учением бей!
Хвост зажми ему
дверью школьной!
Изгоняй, кто поит,
выгоняй, кто пьет!
Это — гниль!
Нужна кому она?!
Только тот,
кто здоров, —
крестьянству оплот.
Трезвым мозгом сильна коммуна.