Стихи Соловьева Владимира

Воцарился злой и маленький, Он душил, губил и жег, Но раскрылся цветик аленький, Тихий, зыбкий огонек.

Враг я этих умных, Громких разговоров И бесплодно-шумных Бесконечных споров… ____________ Помнишь ли

Нет вопросов давно, и не нужно речей, Я стремлюся к тебе, словно к морю ручей, Без сомнений и дум милый

Панмонголизм! Хоть слово дико, Но мне ласкает слух оно, Как бы предвестием великой Судьбины божией полно.

Уходишь ты, и сердце в час разлуки Уж не звучит желаньем и мольбой; Утомлено годами долгой муки, Ненужной

Там, где семьей столпились ивы И пробивается ручей, По дну оврага торопливо, Запел последний соловей. Что это?

Во тьму веков та ночь уж отступила, Когда, устав от злобы и тревог, Земля в объятьях неба опочила, И

Друг мой! прежде, как и ныне, Адониса отпевали. Стон и вопль стоял в пустыне, Жены скорбные рыдали. Друг мой!

Некогда некто изрек: «Сапоги суть выше Шекспира». Дабы по слову сему превзойти британца, сапожным Лев

Под чуждой властью знойной вьюги Виденья прежние забыв, Я вновь таинственной подруги Услышал гаснущий призыв.

Хоть мы навек незримыми цепями Прикованы к нездешним берегам, Но и в цепях должны свершить мы сами Тот

Там, под липой, у решетки, Мне назначено свиданье. Я иду как агнец кроткий, Обреченный на закланье.

О, что значат все слова и речи, Этих чувств отлив или прибой Перед тайною нездешней нашей встречи, Перед

Зачем слова? В безбрежности лазурной Эфирных волн созвучные струи Несут к тебе желаний пламень бурный

Нет, силой не поднять тяжелого покрова Седых небес… Все та же вдаль тропинка вьется снова, Всё тот же лес.

В одной стране помещик-полигам Имел пятнадцать жен, которые ужасно Друг с другом ссорились и поднимали гам.

Что роком суждено, того не отражу я Бессильной, детской волею своей. Покинут и один, в чужой земле брожу

Когда резцу послушный камень Предстанет в ясной красоте И вдохновенья мощный пламень Даст жизнь и плоть

В сей день безумья и позора Я крепко к Господу воззвал, И громче мерзостного хора Мой голос в небе прозвучал.

Во-первых, объявлю вам, друг прелестный, Что вот теперь уж более ста лет, Как людям образованным известно

Золотые, изумрудные, Черноземные поля… Не скупа ты, многотрудная, Молчаливая земля! Это лоно плодотворное,—

Бескрылый дух, землею полоненный, Себя забывший и забытый бог… Один лишь сон — и снова, окрыленный, Ты

Из-за кругов небес незримых Дракон явил свое чело,- И мглою бед неотразимых Грядущий день заволокло.

Тихо удаляются старческие тени, Душу заключавшие в звонкие кристаллы, Званы еще многие в царствo песнопений,—

В сне земном мы тени, тени… Жизнь — игра теней, Ряд далеких отражений Вечно светлых дней. Но сливаются

Земля-владычица! К тебе чело склонил я, И сквозь покров благоуханный твой Родного сердца пламень ощутил

Одна, одна над белою землею Горит звезда И тянет вдаль эфирною стезею К себе — туда. О нет, зачем?

Не жди ты песен стройных и прекрасных, У темной осени цветов ты не проси! Не знал я дней сияющих и ясных

Шум далекий водопада Раздается через лес, Веет тихая отрада Из-за сумрачных небес. Только белый свод

Света бледно-нежного Догоревший луч, Ветра вздох прибрежного, Край далеких туч… Подвиг сердца женского

В былые годы любви невзгоды Соединяли нас, Но пламень страсти не в нашей власти, И мой огонь угас.

Одно, навек одно! Пускай в уснувшем храме Во мраке адский блеск и гром средь тишины,— Пусть пало всё

Меркнет день. Над усталой, поблекшей землей Неподвижные тучи висят. Под прощальным убором листвы золотой

Мне жарко потому, что я тебя люблю! Хоть знаю, что вконец себя я погублю, Но тем не менее как свечка я горю.

Владимир Соловьев Лежит на месте этом. Сперва был философ. А ныне стал шкелетом. Иным любезен быв, Он

Он был старик давно больной и хилый; Дивились все — как долго мог он жить… Но почему же с этою могилой

В тумане утреннем неверными шагами Я шел к таинственным и чудным берегам. Боролася заря с последними

Бедный друг, истомил тебя путь, Темен взор, и венок твой измят. Ты войди же ко мне отдохнуть.

О, как в тебе лазури чистой много И черных, черных туч! Как ясно над тобой сияет отблеск Бога, Как злой

Угнетаемый насилием Черни дикой и тупой, Он питался сухожилием И яичной скорлупой. Из кулей рогожных

Ушли двенадцать лет отважных увлечений И снов мучительных, и тягостных забот, Осиливших на миг и павших

Мчи меня, память, крылом нестареющим В милую сердцу страну. Вижу ее на пожарище тлеющем В сумраке зимнем одну.

По небу полуночи лодка плывет, А в лодке младенец кричит и зовет. Младенец, младенец, куда ты плывешь?

Какой тяжелый сон! В толпе немых видений, Теснящихся и реющих кругом, Напрасно я ищу той благодатной

Всё, изменяясь, изменило, Везде могильные кресты, Но будят душу с прежней силой Заветы творческой мечты.

Пусть осень ранняя смеется надо мною, Пусть серебрит мороз мне темя и виски,— С весенним трепетом стою

Я добился свободы желанной, Что манила вдали словно клад, — Отчего же с тоскою нежданной, Отчего я свободе не рад?

Всё память возвратить готова: Места и лица, день и час, — Одно лишь не вернётся снова, Одно, что дорого для нас.

Ветер с западной страны Слезы навевает; Плачет небо, стонет лес, Соснами качает. То из края мертвецов

Как в чистой лазури затихшего моря Вся слава небес отражается, Так в свете от страсти свободного духа