Стихи Соловьева Владимира

Воцарился злой и маленький, Он душил, губил и жег, Но раскрылся цветик аленький, Тихий, зыбкий огонек.

Вижу очи твои изумрудные, Светлый облик встает предо мной. В эти сны наяву, непробудные, Унесло меня

Милый друг, иль ты не видишь, Что все видимое нами — Только отблеск, только тени От незримого очами?

Зачем тебе любовь и ласки, Коль свой огонь в груди горит И целый мир волшебной сказки С душой так внятно говорит;

Не там, где заковал недвижною бронею Широкую Неву береговой гранит, Иль где высокий Кремль над пестрою

Разогнали раскаты громовые Смутных снов налетевшую стаю. Перед бездной огнисто-лиловою Разорвалась завеса до краю.

Потому ль, что сердцу надо Жить одним, одно любя, Потому ль, что нет отрады Не отдавшему себя;

В грозные, знойные Летние дни — Белые, стройные Те же они. Призраки вешние Пусть сожжены,- Здесь вы нездешние

Лишь забудешься днем иль проснешься в полночи — Кто-то здесь… Мы вдвоем,— Прямо в душу глядят лучезарные

Отказаться от вина — В этом страшная вина; Смелее пейте, христиане, Не верьте старой обезьяне.

И вечером, и утром рано, И днем, и полночью глухой, В жару, в мороз, средь урагана — Я всё качаю головой!

Нескладных вирший полк за полком Нам шлет Владимир Соловьев, И зашибает тихомолком Он гонорар набором слов.

Тесно сердце — я вижу — твое для меня, А разбить его было б мне жалко. Хоть бы искру, хоть искру живого

Все нити порваны, все отклики — молчанье. Но скрытой радости в душе остался ключ, И не погаснет в ней

Милый друг, не верю я нисколько Ни словам твоим, ни чувствам, ни глазам, И себе не верю, верю только

Едва покинул я житейское волненье, Отшедшие друзья уж собрались толпой, И прошлых смутных лет далекие

Повернуло к лету божье око, На земле ж всё злей и злей морозы… Вы со мною холодны жестоко, Но я чую

Наконец она стряхнула Обветшалый свой убор, Улыбнулась и вздохнула И открыла ясный взор. Неба пламенные

Мыслей без речи и чувств без названия Радостно-мощный прибой. Зыбкую насыпь надежд и желания Смыло волной голубой.

Газели пустынь ты стройнее и краше, И речи твои бесконечно-бездонны — Туранская Эва, степная Мадонна

Мы сошлись с тобой недаром, И недаром, как пожаром, Дышит страсть моя: Эти пламенные муки — Только верные

Он был старик давно больной и хилый; Дивились все — как долго мог он жить… Но почему же с этою могилой

У царицы моей есть высокий дворец, О семи он столбах золотых, У царицы моей семигранный венец, В нем

Опять надвинулись томительные тени Забытых сердцем лиц и пережитых грез, Перед неведомым склоняются колени

Я озарен осеннею улыбкой — Она милей, чем яркий смех небес. Из-за толпы бесформенной и зыбкой Мелькает

Вся в лазури сегодня явилась Предо мною царица моя,— Сердце сладким восторгом забилось, И в лучах восходящего

Вся ты закуталась шубой пушистой, В сне безмятежном, затихнув, лежишь. Веет не смертью здесь воздух лучистый

1 Горизонты вертикальные В шоколадных небесах, Как мечты полузеркальные В лавровишневых лесах.

Двадцатый год — веселье и тревоги Делить вдвоем велел нам вышний рок. Ужель теперь для остальной дороги

Лазурное око Сквозь мрачно-нависшие тучи… Ступая глубоко По снежной пустыне сыпучей, К загадочной цели

Стая туч на небосклоне Собралася и растет… На земном иссохшем лоне Всё живое влаги ждет. Но упорный и

День прошел с суетой беспощадною. Вкруг меня благодатная тишь, А в душе ты одна, ненаглядная, Ты одна

Безрадостной любви развязка роковая! Не тихая печаль, а смертной муки час… Пусть жизнь — лишь злой обман

От кого это теплое южное море Знает горькие песни холодных морей?.. И под небом другим, с неизбежностью

Дождались меня белые ночи Над простором густых островов… Снова смотрят знакомые очи, И мелькает былое без слов.

Двенадцать лет граф Адальберт фон Крани Вестей не шлет; Быть может, труп его на поле брани Уже гниет?

                       М.С.Сухотину Жертва злого лон-тенниса, К молодым ты не тянися! Вот костыль и вот

Враг я этих умных, Громких разговоров И бесплодно-шумных Бесконечных споров… ____________ Помнишь ли

Нет вопросов давно, и не нужно речей, Я стремлюся к тебе, словно к морю ручей, Без сомнений и дум милый

Панмонголизм! Хоть слово дико, Но мне ласкает слух оно, Как бы предвестием великой Судьбины божией полно.

Уходишь ты, и сердце в час разлуки Уж не звучит желаньем и мольбой; Утомлено годами долгой муки, Ненужной

Там, где семьей столпились ивы И пробивается ручей, По дну оврага торопливо, Запел последний соловей. Что это?

Во тьму веков та ночь уж отступила, Когда, устав от злобы и тревог, Земля в объятьях неба опочила, И

Друг мой! прежде, как и ныне, Адониса отпевали. Стон и вопль стоял в пустыне, Жены скорбные рыдали. Друг мой!

Некогда некто изрек: «Сапоги суть выше Шекспира». Дабы по слову сему превзойти британца, сапожным Лев

Под чуждой властью знойной вьюги Виденья прежние забыв, Я вновь таинственной подруги Услышал гаснущий призыв.

Хоть мы навек незримыми цепями Прикованы к нездешним берегам, Но и в цепях должны свершить мы сами Тот

Там, под липой, у решетки, Мне назначено свиданье. Я иду как агнец кроткий, Обреченный на закланье.

О, что значат все слова и речи, Этих чувств отлив или прибой Перед тайною нездешней нашей встречи, Перед

Зачем слова? В безбрежности лазурной Эфирных волн созвучные струи Несут к тебе желаний пламень бурный