Матерные стихи классиков

Повздорил некогда ленивый хуй с пиздою, С задорной блядкою, прямою уж звездою. Пизда, его браня, сказала

Сыпь, гармоника! Скука… Скука… Гармонист пальцы льет волной. Пей со мною, паршивая сука. Пей со мной.

— Ебена мать, — кричат, когда штурмуют, — Ебена мать, — кричит, тот кого бьют, — Ебена мать, — кричат

Пролог О вы, замужние, о вдовы, О девки с целкой наотлет! Позвольте мне вам наперед Сказать о ебле два-три слова.

«Пролетарий туп жестоко — дуб дремучий в блузной сини! Он в искусстве смыслит столько ж, сколько свиньи

Хоть тяжело подчас в ней бремя, Телега на ходу легка; Ямщик лихой, седое время, Везет, не слезет с облучка.

Спи мой хуй толстоголовый, Баюшки-баю, Я тебе, семивершковый, Песенку спою. Стал расти ты понемногу И

Я пишу тебе, сестрица, Только быль- не небылицу. Расскажу тебе точь в точь, Шаг за шагом брачну ночь.

Жил-был сельский поп Вавила. Уж давненько это было. Не скажу вам как и где И в каком-иаком селе.

Месяц рожу полощет в луже, С неба светит лиловый сатин. Я стою никому не нужен, Одинокий и пьяный, один.

Вам, проживающим за оргией оргию, имеющим ванную и теплый клозет! Как вам не стыдно о представленных

Пой же, пой. На проклятой гитаре Пальцы пляшут твои вполукруг. Захлебнуться бы в этом угаре, Мой последний

В блестящий век Екатерины, В тот век парадов и балов, Мелькали пышные картины Екатерининских балов.

— Отец духовный, с покаяньем Я прийти к тебе спешу. С чистым, искренним признаньем Я о помощи прошу.

«Потомкам» Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем дерьме, наших дней изучая потемки

Не смотри, что рассеян в россыпь, что ломаю и мну себя. Я раздел эту девку — Осень, и забылся, ее *бя.

Худая память, врут, всё будто у седых, А я скажу: она у девок молодых. Спросили однаю, при мне то дело

А в ненастные дни Собирались они Часто. Гнули, ! От пятидесяти На сто. И выигрывали, И отписывали Мелом.

Веселый вечер в жизни нашей Запомним, юные друзья; Шампанского в стеклянной чаше Шипела хладная струя.

Жаркий день мерцает слабо, Я гляжу в окно. За окошком серет баба, Серет, блядь, давно. Из ее огромной

Мой друг, уже три дня Сижу я под арестом И не видался я Давно с моим Орестом. Спаситель молдаван, Бахметьева

Мансуров, закадышный друг, Надень венок терновый! Вздохни — и рюмку выпей вдруг За здравие Крыловой.

Лишь только рифмачи в беседе где сойдутся, То молвив слова два, взлетают на Парнас, О преимуществе кричать

Прощай, холодный и бесстрастный Великолепный град рабов, Казарм, борделей и дворцов, С твоею ночью, гнойно-ясной

Друг Дельвиг, мой парнасский брат, Твоей я прозой был утешен, Но признаюсь, барон, я грешен: Стихам я

Брови царь нахмуря, Говорил: «Вчера Повалила буря Памятник Петра». Тот перепугался. «Я не знал!.. Ужель?

I Парнасских девок презираю, Не к ним мой дух теперь летит, Я Феба здесь не призываю, Его хуй вял и не сердит.

Недавно тихим вечерком Пришел гулять я в рощу нашу И там у речки под дубком Увидел спящую Наташу.

I О! общая людей страда, П*зда, весёлостей всех мать, Начало жизни и прохлада, Тебя хочу я прославлять.

С позволения сказать, Я сердит на вас ужасно, Нет! — вы просите напрасно; Не хочу пера марать;

Как широко, Как глубоко! Нет, бога ради, Позволь мне сзади.

Надо мной луна, Подо мной жена, Одеяло прилипло к жопе, А мы все куем и куем детей, Назло буржуазной Европе.

Ко стенке приклонясь, журит Гаврилу Анна: – Высоко, простячок, потрафил ты неладна; О, низко уж теперь

Всей России притеснитель, Губернаторов мучитель И Совета он учитель, А царю он — друг и брат.

А шутку не могу придумать я другую, Как только отослать Толстого к х*ю.

Я в Париже живу как денди. Женщин имею до ста. Мой х*й, как сюжет в легенде, Переходит из уст в уста.

У Мухи с Муравьём случился спор и злоба, Которая из них честнее есть особа. Во-первых начала так Муха

Накажи, святой угодник, Капитана Борозду, Разлюбил он, греховодник, Нашу матушку пи*ду.

Лежу на чужой жене, потолок прилипает к жопе, но мы не ропщем — делаем коммунистов, назло буржуазной Европе!

Желанья завсегда заики устремлялись, И сердце, и душа, и мысли соглашались, Жестоку чтоб открыть его

В престольный град, в синод священный От паствы из села смиренно Старухи жалобу прислали И в ней о том

Мы, онанисты, ребята плечисты! Нас не заманишь титькой мясистой! Не совратишь нас п*здовою плевой!

Орлов с Истоминой в постеле В убогой наготе лежал. Не отличился в жарком деле Непостоянный генерал.

Сводня грустно за столом Карты разлагает. Смотрят барышни кругом, Сводня им гадает: «Три девятки, туз

I Гудок, не лиру принимаю, В кабак входя, не на Парнас; Кричу и глотку раздираю, С бурлаками взнося мой

(хуевая трагедия в нескольких действиях) Дворцовая зала с камином, около которого сидит король Бардак в парике.

Эй, онанисты, кричите «Ура!» — машины е*ли налажены, к вашим услугам любая дыра, вплоть до замочной скважины!!!

От всенощной вечор идя домой, Антипьевна с Марфушкою бранилась; Антипьевна отменно горячилась.

Из самой вечности и в бесконечны годы Ко истечению живот дающих струй От щедрыя нам ты поставлен, столп

Пров Кузмич был малый видный, В зрелом возрасте, солидный, Остроумен и речист, Только на хуй был не чист.