Стихи Ярослава Смелякова
Вдоль маленьких домиков белых акация душно цветет. Хорошая девочка Лида на улице Южной живет.
Если я заболею, к врачам обращаться не стану, Обращаюсь к друзьям (не сочтите, что это в бреду): постелите
Здравствуй, Пушкин! Просто страшно это — словно дверь в другую жизнь открыть — мне с тобой, поэтом всех
Живя свой век грешно и свято, недавно жители земли, придумав фотоаппараты, залог бессмертья обрели. Что зеркало!
На мыльной кобыле летит гонец: «Король поручает тебе, кузнец, сработать из тысячи тысяч колец платье
В газете каждой их ругают весьма умело и умно, тех человеков, что играют, придя с работы, в домино.
Верь мне, дорогая моя. Я эти слова говорю с трудом, но они пройдут по всем городам и войдут, как странники
Пролетарии всех стран, бейте в красный барабан! Сил на это не жалейте, не глядите вкось и врозь — в обе
Средь слабых луж и предвечерних бликов, на станции, запомнившейся мне, две девочки с лукошком земляники
С тех самых пор, как был допущен в ряды словесности самой, я все мечтал к тебе, как Пущин, приехать утром и зимой.
Что мне, красавицы, ваши роскошные тряпки, ваша изысканность, ваши духи и белье?— Ксения Некрасова в
У бедной твоей колыбели, еще еле слышно сперва, рязанские женщины пели, роняя, как жемчуг, слова.
У меня башка в тумане,— оторвавшись от чернил, вашу книгу, Пиросмани, в книготорге я купил.
Рос мальчишка, от других отмечен только тем, что волосы мальца вились так, как вьются в тихий вечер ласточки
Тихо прожил я жизнь человечью: ни бурана, ни шторма не знал, по волнам океана не плавал, в облаках и
Идёт слепец по коридору, Тая секрет какой-то свой, Как шёл тогда, в иную пору, Армейским посланный дозором
Мальчики, пришедшие в апреле в шумный мир журналов и газет, здорово мы все же постарели за каких-то три
Был учитель высоким и тонким, с ястребиной сухой головой, жил один, как король, в комнатенке на втором
Приснилось мне, что я чугунным стал. Мне двигаться мешает пьедестал. В сознании, как в ящике, подряд
Теперь уже не помню даты — ослабла память, мозг устал,— но дело было: я когда-то про Вас бестактно написал.
Сутулый, больной, бритолицый, уже не боясь ни черта, по улицам зимней столицы иду, как Иван Калита.
Здесь две красотки, полным ходом делясь наличием идей, стоят за новым переводом от верных северных мужей.
Валентиной Климовичи дочку назвали. Это имя мне дорого — символ любви. Валентина Аркадьевна.
Уместно теперь рассказать бы, вернувшись с поездки домой, как в маленьком городе свадьба по утренней
Петр, Петр, свершились сроки. Небо зимнее в полумгле. Неподвижно бледнеют щеки, и рука лежит на столе
Прощайте, милая Катюша. Мне грустно, если между дел я вашу радостную душу рукой нечаянно задел.
И современники, и тени в тиши беседуют со мной. Острее стало ощущенье Шагов Истории самой. Она своею
Ты все молодишься. Все хочешь забыть, что к закату идешь: где надо смеяться — хохочешь, где можно заплакать — поешь.
Много лет и много дней назад жил в зеленой Франции аббат. Он великим сердцеедом был. Слушая, как пели
Я не о тех золотоглавых певцах отеческой земли, что пили всласть из чаши славы и в антологии вошли.
Любил я утром раньше всех зимой войти под крышу эту, когда еще ударный цех чуть освещен дежурным светом.
Сегодня в утреннюю пору, когда обычно даль темна, я отодвинул набок штору и молча замер у окна.
Происходило это, как ни странно, не там, где бьет по берегу прибой, не в Дании старинной и туманной
Иные люди с умным чванством, от высоты навеселе, считают чуть ли не мещанством мою привязанность к земле.
Бывать на кладбище столичном, где только мрамор и гранит,— официально и трагично, и надо делать скорбный вид.
Из поэтовой мастерской, не теряясь в толпе московской, шел по улице по Тверской с толстой палкою Маяковский.
У моей двоюродной сестрички твердый шаг и мягкие косички. Аккуратно платьице пошито. Белым мылом лапушки помыты.
Вот женщина, которая, в то время как я забыл про горести свои, легко несет недюжинное бремя моей печали
Позабыты шахматы и стирка, брошены вязанье и журнал. Наша взбудоражена квартирка: Галя собирается на бал.
Солнечный свет. Перекличка птичья. Черемуха — вот она, невдалеке. Сирень у дороги. Сирень в петличке.
Одна младая поэтесса, живя в достатке и красе, недавно одарила прессу полустишком-полуэссе.
Мы шли втроем с рогатиной на слово и вместе слезли с тройки удалой — три мальчика, три козыря бубновых
В буре электрического света умирает юная Джульетта. Праздничные ярусы и ложи голосок Офелии тревожит.
Так повелось, что в серебре метели, в глухой тиши декабрьских вечеров, оставив лес, идут степенно ели
Давным-давно, ещё до появленья, Я знал тебя, любил тебя и ждал. Я выдумал тебя, моё стремленье, Моя печаль
Твое письмо пришло без опозданья, и тотчас — не во сне, а наяву — как младший лейтенант на спецзаданье
Померк за спиною вагонный пейзаж. В сиянье лучей золотящих заправлен автобус, запрятан багаж в пыльный
Это кто-то придумал счастливо, что на Красную площадь привез не плакучее празднество ивы и не легкую
Когда метет за окнами метель, сияньем снега озаряя мир, мне в камеру бросает конвоир солдатскую ушанку и шинель.
Под утро мирно спит столица, сыта от снеди и вина. И дочь твоя в императрицы уже почти проведена.