Стихи Юрия Левитанского
Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку — каждый выбирает для себя.
— Что происходит на свете?— А просто зима. — Просто зима, полагаете вы?— Полагаю. Я ведь и сам, как умею
— Кто-то так уже писал. Для чего ж ты пишешь, если кто-то где-то, там ли, здесь ли, точно так уже писал!
Люблю осеннюю Москву в ее убранстве светлом, когда утрами жгут листву, опавшую под ветром. Огромный медленный
Как зарок от суесловья, как залог и попытка мою душу уберечь, в эту книгу входит море — его слог, его
За стеною голоса и звон посуды. Доводящие до умопомраченья разговоры за стеною, пересуды и дебаты философского значенья.
Мы не от старости умрем — От старых ран умрем… С. Гудзенко Опоздало письмо. Опоздало письмо.
Что делать, мой ангел, мы стали спокойней, мы стали смиренней. За дымкой метели так мирно клубится наш
…И уже мои волосы — ах, мои бедные кудри! — опадать начинают, как осенние первые листья в тишине опадают.
Я люблю эти дни, когда замысел весь уже ясен и тема угадана, а потом все быстрей и быстрей, подчиняясь
Годы двадцатые и тридцатые, словно кольца пружины сжатые, словно годичные кольца, тихо теперь покоятся
Не брести мне сушею, а по северным рекам плыть! Я люблю присущую этим северным рекам прыть.
Здесь обычай древний не нарушат. В деревянный ставень постучи — чай заварят, валенки просушат, теплых
И убивали, и ранили пули, что были в нас посланы. Были мы в юности ранними, стали от этого поздними.
Грач над березовой чащей. Света и сумрака заговор. Вечно о чем-то молчащий, неразговорчивый загород.
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет. А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет. А потом в стене
Всего и надо, что вглядеться,- боже мой, Всего и дела, что внимательно вглядеться,- И не уйдешь, и некуда
День все быстрее на убыль катится вниз по прямой. Ветка сирени и Врубель. Свет фиолетовый мой.
Вот приходит замысел рисунка. Поединок сердца и рассудка. Иногда рассудок побеждает: он довольно трезво
Моя любовь к тебе — как горная вершина или волна солоноватая морская. Все, чем я жил и чем живу, она
Вежливый доктор в старинном пенсне и с бородкой, вежливый доктор с улыбкой застенчиво-кроткой, как мне
В ожидании дел невиданных из чужой страны в сапогах, под Берлином выданных, я пришел с войны.
Вот мною не написанный рассказ. Его эскиз. Невидимый каркас. Расплывчатые контуры сюжета. А самого рассказа
Что я знаю про стороны света? Вот опять, с наступлением дня, недоступные стороны света, как леса, обступают меня.
Не березы, не рябины и не черная изба — всё топазы, всё рубины, всё узорная резьба. В размышленья погруженный
Горящей осени упорство! Сжигая рощи за собой, она ведет единоборство, хотя проигрывает бой.
Светлый праздник бездомности, тихий свет без огня. Ощущенье бездонности августовского дня. Ощущенье бессменности
Снегом времени нас заносит — все больше белеем. Многих и вовсе в этом снегу погребли. Один за другим
Когда на экране, в финальных кадрах, вы видите человека, уходящего по дороге вдаль, к черте горизонта,—
Он лежит на траве под сосной на поляне лесной и, прищурив глаза, неотрывно глядит в небеса — не мешайте
Как я спал на войне, в трескотне и в полночной возне, на войне, посреди ее грозных и шумных владений!
Вдали полыхнула зарница. Качнулась за окнами мгла. Менялась погода — смениться погода никак не могла.
Мне нравится иронический человек. И взгляд его, иронический, из-под век. И черточка эта тоненькая у рта
Я видел сон — как бы оканчивал из ночи в утро перелет. Мой легкий сон крылом покачивал, как реактивный самолет.
Замирая, следил, как огонь подступает к дровам. Подбирал тебя так, как мотив подбирают к словам.
Вы помните песню про славное море? О парус, летящий под гул баргузина! …Осенние звезды стояли над логом