Стихи Зинаиды Гиппиус
Не знаю я, где святость, где порок, И никого я не сужу, не меряю. Я лишь дрожу пред вечною потерею: Кем
Приманной легкостью играя, Зовет, влечет свободный стих. И соблазнил он, соблазняя, Ленивых, малых и простых.
Она не погибнет — знайте! Она не погибнет, Россия. Они всколосятся,- верьте! Поля ее золотые.
Не разлучайся, пока ты жив, Ни ради горя, ни для игры. Любовь не стерпит, не отомстив, Любовь отнимет
О, сделай, Господи, скорбь нашу светлою, Далёкой гнева, боли и мести, А слёзы — тихой росой предрассветною
Простят ли чистые герои? Мы их завет не сберегли. Мы потеряли всё святое: И стыд души, и честь земли.
Сошлись чертовки на перекрестке, На перекрестке трех дорог Сошлись к полночи, и месяц жесткий Висел вверху
Опять он падает, чудесно молчаливый, Легко колеблется и опускается… Как сердцу сладостен полет его счастливый!
В вечерний час уединенья, Уныния и утомленья, Один, на шатких ступенях, Ищу напрасно утешенья, Моей тревоги
Небо широкое, широкое. Смотрит заря утомлённая. В окно моё одинокое Заря полночная, зелёная, Небо широкое
Освещена последняя сосна. Под нею темный кряж пушится. Сейчас погаснет и она. День конченый — не повторится.
Медный грохот, дымный порох, Рыжелипкие струи, Тел ползущих влажный шорох… Где чужие? где свои?
Тринадцать лет! Мы так недавно Его приветили, любя. В тринадцать лет он своенравно И дерзко показал себя.
Глухим путем, неезженным, На бледном склоне дня Иду в лесу оснеженном, Печаль ведет меня. Молчит дорога
Ярко цокают копыта… Что там видно, у моста? Все затерто, все забыто, В тайне мыслей пустота… Только слушаю
О, ночному часу не верьте! Он исполнен злой красоты. В этот час люди близки к смерти, Только странно
«Красным углем тьму черчу, Колким жалом плоть лижу, Туго, туго жгут кручу, Гну, ломаю и вяжу.
I. Спасение Мы судим, говорим порою так прекрасно, И мнится — силы нам великие даны. Мы проповедуем
По Слову Извечно-Сущего Бессменен поток времен. Чую лишь ветер грядущего, Нового мига звон.
К простоте возвращаться — зачем? Зачем — я знаю, положим. Но дано возвращаться не всем. Такие, как я, не можем.
В своей бессовестной и жалкой низости, Она как пыль сера, как прах земной. И умираю я от этой близости
Тебя приветствую, моё поражение, тебя и победу я люблю равно; на дне моей гордости лежит смирение, и
Не страшно мне прикосновенье стали И острота и холод лезвия. Но слишком тупо кольца жизни сжали И, медленные
Душа моя угрюмая, угрозная, Живет в оковах слов. Я — черная вода, пенноморозная, Меж льдяных берегов.
Нет, никогда не примирюсь. Верны мои проклятья. Я не прощу, я не сорвусь В железные объятья.
Великие мне были искушенья. Я головы пред ними не склонил. Но есть соблазн… соблазн уединенья… Его доныне
Ни воли, ни умелости, Друзья мне — как враги… Моей безмерной смелости, Господь, о помоги! Ни ясности
Твоя печальная звезда Недолго радостью была мне: Чуть просверкнула, — и туда, На землю, — пала тёмным камнем.
Мне мило отвлеченное: Им жизнь я создаю… Я все уединенное, Неявное люблю. Я — раб моих таинственнхых
И мы простим, и Бог простит. Мы жаждем мести от незнанья. Но злое дело — воздаянье Само в себе, таясь, таит.
Не март девический сиял моей заре: Ее огни зажглись в суровом ноябре. Не бледный халкидон — заветный
В стране, где все необычайно, Мы сплетены победной тайной. Но в жизни нашей, не случайно, Разъединяя
Кто посягнул на детище Петрово? Кто совершенное деянье рук Смел оскорбить, отняв хотя бы слово, Смел
Огонь под золою дышал незаметней, Последняя искра, дрожа, угасала, На небе весеннем заря догорала, И
Невозвратимо. Непоправимо. Не смоем водой. Огнем не выжжем. Наc затоптал — не проехал мимо!
Мне повстречался дьяволенок, Худой и щуплый — как комар. Он телом был совсем ребенок, Лицом же дик: остер и стар.
Сгон на революцию На баррикады! На баррикады! Сгоняй из дальних, из ближних мест… Замкни облавкой, сгруди
Часы остановились. Движенья больше нет. Стоит, не разгораясь, за окнками рассвет. На скатерти холодной
Мой друг, меня сомненья не тревожат. Я смерти близость чувствовал давно. В могиле, там, куда меня положат
Окно мое высоко над землею, Высоко над землею. Я вижу только небо с вечернею зарею, С вечернею зарею.
Сердце исполнено счастьем желанья, Счастьем возможности и ожиданья,- Но и трепещет оно и боится, Что
1 Я не безвольно, не бесцельно Хранил лиловый мой цветок, Принес его длинностебельный И положил у милых ног.
Близки кровавые зрачки, дымящаяся пеной пасть… Погибнуть? Пасть? Что — мы? Вот хруст костей… вот молния
Я в лодке Харона, с гребцом безучастным. Как олово, густы тяжелые воды. Туманная сырость над Стиксом
Я в тесной келье — в этом мире И келья тесная низка. А в четырех углах — четыре Неутомимых паука.
Перестарки и старцы и юные Впали в те же грехи: Берберовы, Злобины, Бунины Стали читать стихи.
Печали есть повсюду… Мне надоели жалобы; Стихов слагать не буду… О, мне иное жало бы! Пчелиного больнее
Ужель прошло — и нет возврата? В морозный день, заветный час, Они, на площади Сената, Тогда сошлися в
В зеленом шуме листьев вешних, В зеленом шорохе волны, Я вечно жду цветов нездешних Еще несознанной весны.
Припав к моему изголовью, ворчит, будто выстрелы, тишина; запекшейся черной кровью ночная дыра полна.