На жизнь Мадонны Лауры — Франческо Петрарка
Обжорство, леность мысли, праздный пух Погубят в людях доброе начало: На свете добродетелей не стало
Я поступал ему наперекор, И все до неких пор сходило гладко, Но вновь Амур прицелился украдкой, Чтоб
В собранье песен, верных юной страсти, Щемящий отзвук вздохов не угас С тех пор, как я ошибся в первый
Как распускает вьющиеся косы Летучий ветерок за прядью прядь И реет в них, стараясь вновь собрать И заплести
— Жизнь — это счастье, а утратить честь — Мне кажется, не столь большое горе. — Нет! Если честь несвойственна
Я вспомню этот день — и цепенею: Я вижу вновь прощальный скорбный взгляд Мадонны — и отчаяньем объят.
Амур десницей грудь мою рассек И сердце обнажил и в это лоно Лавр посадил с листвою столь зеленой, Что
От Эбро и до гангского истока, От хладных до полуденных морей, На всей земле и во вселенной всей Такой
Лань белая на зелени лугов, В час утренний, порою года новой, Промеж двух рек, под сению лавровой, Несла
Лишь вспомню миг сей или сень предела. Где мне Амур хитро измыслил узы, Где стал рабом я дорогой обузы
Куда ни брошу безутешный взгляд, Передо мной художник вездесущий, Прекрасной дамы образ создающий, Дабы
Исток страданий, ярости притон, Храм ересей, начетчик кривосудам, Плач, вопль и стон вздымаешь гулом
Итак, Сеннуччо, лишь наполовину Твой друг с тобой (поверь, и я грущу). Беглец ненастья, здесь забыть
Я так устал без устали вздыхать, Измученный тщетою ожиданья, Что ненавидеть начал упованья И о былой
Когда любви четырнадцатый год В конце таким же, как вначале, будет, Не облегчит никто моих невзгод, Никто
По мере сил тебя предостеречь Старался я от лжи высокопарной, Я славу дал тебе, неблагодарный, И сам
Коль скоро, Аполлон, прекрасный пыл Досель в тебе не знает оскуденья И золотые кудри от забвенья Поныне
Колонна благородная, залог Мечтаний наших, столп латинской чести, Кого Юпитер силой грозной мести С достойного
Высокая награда, древо чести, Отличие поэтов и царей, Как много горьких и счастливых дней Ты для меня
Я сам в беде и злейших бедствий жду. Куда уйду, коль злу везде дорога? Мутит мне разум сходная тревога
Единственный на крыше воробей Не сиротлив, как я: одна отрада — Прекрасные черты — была для взгляда
Холмы, где я расстался сам с собою, То, что нельзя покинуть, покидая, Идут со мной; гнусь, плечи нагнетая
О солнце, ты и в стужу светишь нам, Тебе была любезна эта крона С листвой, зеленой, как во время оно
На солнца чудотворных глаз взираю, Где тот, кем жив и кем слеза точится; Душа от сердца ищет отлепиться
Я лицезрел небесную печаль, Грусть: ангела в единственном явленье. То сон ли был? Но ангела мне жаль.
Когда желанье расправляет крылья, Которым к вам я, о друзья, влеком, Отвлечь Фортуна рада пустяком И
Чиста, как лучезарное светило, Меж двух влюбленных Донна шла, и с ней Был царь богов небесных и людей
О высший дар, бесценная свобода, Я потерял тебя и лишь тогда, Прозрев, увидел, что любовь — беда, Что
«Глаза! В слезах излейте грех любовный: От вас на сердце смертная истома». «Мы плачем, нам тоска давно
Отсрочив милосердную отраду, Слепою жаждой сердце поражая, Мгновенья бередят мою досаду, И речь моя вредит
Уже заря румянила восток, А свет звезды, что немила Юноне, Еще сиял на бледном небосклоне Над полюсом
Коль жизнь моя настолько терпелива Пребудет под напором тяжких бед, Что я увижу вас на склоне лет: Померкли
Той, что мечтает восхищать сердца И жаждет мудростью себя прославить И мягкостью, хочу в пример поставить
Смотрю на лавр вблизи или вдали, Чьи листья благородные похожи На волны золотых волос, — и что же!
Двенадцать звезд, двенадцать светлых жен, Веселых и пристойных в разговоре, И с ними — солнце — в лодке
С альпийских круч ты устремляешь воды И носишь имя яростной реки, С тобою мы бежим вперегонки, Я — волею
Пред ним Ахилла гордого гробница — И Македонец закусил губу: «Блажен, чья слава и поныне длится, Найдя
Перед чертами добрыми в долгу, Я верил столько раз, что я сумею Смиреньем, речью трепетной моею Дать
Юпитер разъяренно, Цезарь властно Разили ненавистные мишени; Но вот Мольба упала на колени, — И злость
В мех скряга Вавилон так вбил громаду Зол, мерзких преступлений и порока, Что лопнул он; богов стал чтить
Та, чьей улыбкой жизнь моя светла, Предстала мне, сидящему в соборе Влюбленных дум, с самим собой в раздоре
Едва допущен в сердце пылким зреньем Прекрасный образ, вечный победитель, Сил жизненных растерянный блюститель
Меж созданных великим Поликлетом И гениями всех минувших лет — Меж лиц прекрасных не было и нет Сравнимых
Огню огонь предела не положит, Не сякнут от дождя глубины вод, Но сходным сходное всегда живет, И чуждым
Чем ближе мой последний, смертный час, Несчастий человеческих граница, Тем легче, тем быстрее время мчится
Когда в ее обличии проходит Сама Любовь меж сверстниц молодых, Растет мой жар, — чем ярче жен других
Всегда желал я жить в уединенье (Леса, долины, реки это знают), Умов, что к небу путь загромождают, Глухих
Здесь, на холме, где зелень рощ светла, В задумчивости бродит, напевая, Та, что, явив нам прелесть духов
О, если сердце и любовь верны, Желанья чисты, пламенно томленье, И пылко благородное влеченье, И все
Душа моя, которая готова Все описать, увидеть и прочесть, Мой жадный взор, душе несущий весть, Мой чуткий