На жизнь Мадонны Лауры — Франческо Петрарка

Лишь вспомню миг сей или сень предела. Где мне Амур хитро измыслил узы, Где стал рабом я дорогой обузы

Куда ни брошу безутешный взгляд, Передо мной художник вездесущий, Прекрасной дамы образ создающий, Дабы

Исток страданий, ярости притон, Храм ересей, начетчик кривосудам, Плач, вопль и стон вздымаешь гулом

Итак, Сеннуччо, лишь наполовину Твой друг с тобой (поверь, и я грущу). Беглец ненастья, здесь забыть

Я так устал без устали вздыхать, Измученный тщетою ожиданья, Что ненавидеть начал упованья И о былой

Когда любви четырнадцатый год В конце таким же, как вначале, будет, Не облегчит никто моих невзгод, Никто

По мере сил тебя предостеречь Старался я от лжи высокопарной, Я славу дал тебе, неблагодарный, И сам

Коль скоро, Аполлон, прекрасный пыл Досель в тебе не знает оскуденья И золотые кудри от забвенья Поныне

Колонна благородная, залог Мечтаний наших, столп латинской чести, Кого Юпитер силой грозной мести С достойного

Высокая награда, древо чести, Отличие поэтов и царей, Как много горьких и счастливых дней Ты для меня

Я сам в беде и злейших бедствий жду. Куда уйду, коль злу везде дорога? Мутит мне разум сходная тревога

Единственный на крыше воробей Не сиротлив, как я: одна отрада — Прекрасные черты — была для взгляда

Холмы, где я расстался сам с собою, То, что нельзя покинуть, покидая, Идут со мной; гнусь, плечи нагнетая

О солнце, ты и в стужу светишь нам, Тебе была любезна эта крона С листвой, зеленой, как во время оно

На солнца чудотворных глаз взираю, Где тот, кем жив и кем слеза точится; Душа от сердца ищет отлепиться

Я лицезрел небесную печаль, Грусть: ангела в единственном явленье. То сон ли был? Но ангела мне жаль.

Когда желанье расправляет крылья, Которым к вам я, о друзья, влеком, Отвлечь Фортуна рада пустяком И

Чиста, как лучезарное светило, Меж двух влюбленных Донна шла, и с ней Был царь богов небесных и людей

О высший дар, бесценная свобода, Я потерял тебя и лишь тогда, Прозрев, увидел, что любовь — беда, Что

«Глаза! В слезах излейте грех любовный: От вас на сердце смертная истома». «Мы плачем, нам тоска давно

Отсрочив милосердную отраду, Слепою жаждой сердце поражая, Мгновенья бередят мою досаду, И речь моя вредит

Уже заря румянила восток, А свет звезды, что немила Юноне, Еще сиял на бледном небосклоне Над полюсом

Коль жизнь моя настолько терпелива Пребудет под напором тяжких бед, Что я увижу вас на склоне лет: Померкли

Той, что мечтает восхищать сердца И жаждет мудростью себя прославить И мягкостью, хочу в пример поставить

Смотрю на лавр вблизи или вдали, Чьи листья благородные похожи На волны золотых волос, — и что же!

Двенадцать звезд, двенадцать светлых жен, Веселых и пристойных в разговоре, И с ними — солнце — в лодке

С альпийских круч ты устремляешь воды И носишь имя яростной реки, С тобою мы бежим вперегонки, Я — волею

Пред ним Ахилла гордого гробница — И Македонец закусил губу: «Блажен, чья слава и поныне длится, Найдя

Перед чертами добрыми в долгу, Я верил столько раз, что я сумею Смиреньем, речью трепетной моею Дать

Юпитер разъяренно, Цезарь властно Разили ненавистные мишени; Но вот Мольба упала на колени, — И злость

В мех скряга Вавилон так вбил громаду Зол, мерзких преступлений и порока, Что лопнул он; богов стал чтить

Та, чьей улыбкой жизнь моя светла, Предстала мне, сидящему в соборе Влюбленных дум, с самим собой в раздоре

Едва допущен в сердце пылким зреньем Прекрасный образ, вечный победитель, Сил жизненных растерянный блюститель

Меж созданных великим Поликлетом И гениями всех минувших лет — Меж лиц прекрасных не было и нет Сравнимых

Огню огонь предела не положит, Не сякнут от дождя глубины вод, Но сходным сходное всегда живет, И чуждым

Чем ближе мой последний, смертный час, Несчастий человеческих граница, Тем легче, тем быстрее время мчится

Когда в ее обличии проходит Сама Любовь меж сверстниц молодых, Растет мой жар, — чем ярче жен других

Всегда желал я жить в уединенье (Леса, долины, реки это знают), Умов, что к небу путь загромождают, Глухих

Здесь, на холме, где зелень рощ светла, В задумчивости бродит, напевая, Та, что, явив нам прелесть духов

О, если сердце и любовь верны, Желанья чисты, пламенно томленье, И пылко благородное влеченье, И все

Душа моя, которая готова Все описать, увидеть и прочесть, Мой жадный взор, душе несущий весть, Мой чуткий

Забвенья груз влача в промозглый мрак, Ладья моя блуждает в океане Меж Сциллой и Харибдой, как в капкане

Амур приносит радостную весть, Тревожа сердце мысленным посланьем, Что скоро сбыться суждено желаньям

Горячий вздох, ступай к твердыне-сердцу, Пусть ото льда оттает Состраданье; Лети, небес достичь, мое

Что ж, в том же духе продолжай, покуда Небесного огня не навлекла! Ты бедностью былой пренебрегла, Ты

Опять я шел, куда мой бог-гонитель Толкал, — куда приводит каждый день, — дух в сталь замкнув, с оглядкой

Когда бы чувства, полнящие грудь, Могли наполнить жизнью эти строки, То, как бы люди ни были жестоки

Когда, восторгом движимый моим, Симоне замышлял свое творенье, О если б он, в высоком устремленье, Дал

Когда б моим я солнцем был пригрет — Как Фессалия видела в смущенье Спасающейся Дафны превращенье, Так

Благой король, на чьем челе корона Наследная, готов громить врага И обломать поганые рога Безжалостным