Стихи Кушнера Александра

Возьмите вводные слова. От них кружится голова, Они мешают суть сберечь И замедляют нашу речь.

Фиолетовой, белой, лиловой, Ледяной, голубой, бестолковой Перед взором предстанет сирень. Летний полдень

Времена не выбирают, В них живут и умирают. Большей пошлости на свете Нет, чем клянчить и пенять.

Слово «нервный» сравнительно поздно Появилось у нас в словаре У некрасовской музы нервозной В петербургском

Кто-то плачет всю ночь. Кто-то плачет у нас за стеною. Я и рад бы помочь — Не пошлет тот, кто плачет, за мною.

В начале пригородной ветки Обрыв платформы под овраг, И там на проволочной сетке: «Воздухоплавательный парк».

Какое счастье, благодать Ложиться, укрываться, С тобою рядом засыпать, С тобою просыпаться!

Ни царств, ушедших в сумрак, Ни одного царя,- Ассирия!- рисунок Один запомнил я. Там злые ассирийцы При

Когда тот польский педагог, В последний час не бросив сирот, Шел в ад с детьми и новый Ирод Торжествовать

Быть нелюбимым! Боже мой! Какое счастье быть несчастным! Идти под дождиком домой С лицом потерянным и красным.

Побудь средь одноклеточных, Простейших водяных. Не спрашивай: «А мне-то что?» Сам знаешь — всё от них.

Расположение вещей На плоскости стола, И преломление лучей, И синий лед стекла. Сюда — цветы, тюльпан

Когда я мрачен или весел, Я ничего не напишу. Своим душевным равновесьем, Признаться стыдно, дорожу.

Бледнеют закаты, пустеют сады от невской прохлады, от яркой воды. Как будто бы где-то оставили дверь

Под сквозными небесами, Над пустой Невой-рекой Я иду с двумя носами И расплывчатой щекой. Городской обычный житель.

Четко вижу двенадцатый век. Два-три моря да несколько рек. Крикнешь здесь — там услышат твой голос.

Прозаик прозу долго пишет. Он разговоры наши слышит, Он распивает с нами чай. При этом льет такие пули!

Калмычка ты, татарка ты, монголка! О, как блестит твоя прямая челка! Что может быть прекрасней и нелепей?

В Италию я не поехал так же, Как за два года до того меня Во Францию, подумав, не пустили, Поскольку

Бог семейных удовольствий, Мирных сценок и торжеств, Ты, как сторож в садоводстве, Стар и добр среди божеств.

Я к ночным облакам за окном присмотрюсь, Отодвинув тяжелую штору. Был я счастлив — и смерти боялся.

Ну прощай, прощай до завтра, Послезавтра, до зимы. Ну прощай, прощай до марта. Зиму порознь встретим мы.

Еще чего, гитара! Засученный рукав. Любезная отрава. Засунь ее за шкаф. Пускай на ней играет Григорьев

Я представляю все замашки Тех двух за шахматной доской. Один сказал: «Сыграем в шашки? Вы легче справитесь

То, что мы зовем душой, Что, как облако, воздушно И блестит во тьме ночной Своенравно, непослушно Или

Чего действительно хотелось, Так это города во мгле, Чтоб в небе облако вертелось И тень кружилась по земле.

Я смотр назначаю вещам и понятьям, Друзьям и подругам, их лицам и платьям, Ладонь прижимая к глазам

Звезда над кронами дерев Сгорит, чуть-чуть не долетев. И ветер дует… Но не так, Чтоб ели рухнули в овраг.

Велосипедные прогулки! Шмели и пекло на проселке. И солнце, яркое на втулке, Подслеповатое — на елке.

Мне боль придает одержимость и силу. Открою окно. Не знать бы названия этому пылу По Фрейду, зачем мне оно?

У природы, заступницы всех, Камни есть и есть облака, Как детей, любя и этих и тех, Тяжела — как те

Почему бы в столе, где хранят Авторучки, очки, сигареты, Бланки, склянки, с орлами монеты, Телеграммы

Два мальчика, два тихих обормотика, ни свитера, ни плащика, ни зонтика, под дождичком на досточке качаются

Эти бешеные страсти И взволнованные жесты — Что-то вроде белой пасты, Выжимаемой из жести. Эта видимость

Сентябрь выметает широкой метлой Жучков, паучков с паутиной сквозной, Истерзанных бабочек, ссохшихся

Уехав, ты выбрал пространство, Но время не хуже его. Действительны оба лекарства: Не вспомнить теперь ничего.

По сравненью с приметами зим Где-нибудь в октябре, ноябре, Что заметны, как детский нажим На письме

Два наводненья, с разницей в сто лет, Не проливают ли какой-то свет На смысл всего? Не так ли ночью темной

Человек привыкает Ко всему, ко всему. Что ни год получает По письму, по письму Это в белом конверте Ему

Все эти страшные слова: сноха, свекровь, Свекор, теща, деверь, зять и, Боже мой, золовка — Слепые, хриплые

Танцует тот, кто не танцует, Ножом по рюмочке стучит, Гарцует тот, кто не гарцует,- С трибуны машет и кричит.

Нет, не одно, а два лица, Два смысла, два крыла у мира. И не один, а два отца Взывают к мести у Шекспира.

Два лепета, быть может бормотанья, Подслушал я, проснувшись, два дыханья. Тяжелый куст под окнами дрожал

Кто тише старика, Попавшего в больницу, В окно издалека Глядящего на птицу? Кусты ему видны, Прижатые к киоску.

Там, где на дне лежит улитка, Как оркестровая труба, Где пескари шныряют прытко И ждет их страшная судьба

О слава, ты так же прошла за дождями, Как западный фильм, не увиденный нами, Как в парк повернувший последний

Вода в графине — чудо из чудес, Прозрачный шар, задержанный в паденье! Откуда он? Как очутился здесь

Пошли на убыль эти ночи, Еще похожие на дни. Еще кромешный полог, скорчась, Приподнимают нам они, Чтоб

Снег подлетает к ночному окну, Вьюга дымится. Как мы с тобой угадали страну, Где нам родиться!

На рассвете тих и странен Городской ночной дозор. Хорошо! Никто не ранен. И служебный близок двор.