Стихи Толстого Алексея Константиновича

Что за грустная обитель И какой знакомый вид! За стеной храпит смотритель, Сонно маятник стучит!

Во дни минувшие бывало, Когда являлася весна, Когда природа воскресала От продолжительного сна, Когда

Меня, во мраке и в пыли Досель влачившего оковы, Любови крылья вознесли В отчизну пламени и слова.

По гребле неровной и тряской, Вдоль мокрых рыбачьих сетей, Дорожная едет коляска, Сижу я задумчиво в

Что ни день, как поломя со влагой, Так унынье борется с отвагой, Жизнь бежит то круто, то отлого, Вьется

1 Други, вы слышите ль крик оглушительный: «Сдайтесь, певцы и художники! Кстати ли Вымыслы ваши в наш

Ты, что, в красе своей румяной, Предмет восторженной молвы, Всегда изящный, вечно рьяный, Цветешь на

Вонзил кинжал убийца нечестивый В грудь Деларю. Tот, шляпу сняв, сказал ему учтиво: «Благодарю».

Закревский так сказал пожарным: «Пойдем, ребята, напролом! На крыше, в свете лучезарном, Я вижу Беринга

Когда природа вся трепещет и сияет, Когда ее цвета ярки и горячи, Душа бездейственно в пространстве утопает

Очень, Лонгинов, мне жаль, Что нельзя с тобой обедать — Какова моя печаль, То тебе нетрудно ведать.

Поляки ночью темною Пред самым Покровом, С дружиною наемною Сидят перед огнем. Исполнены отвагою, Поляки

1 Воспоминаний рой, как мошек туча, Вокруг меня снует с недавних пор. Из их толпы цветистой и летучей

Б а р о н Святой отец, постой: тебе утру я нос, Хотя б меня за то сослали и в Милоc. П а п а Не хочешь

Ты клонишь лик, о нем упоминая, И до чела твоя восходит кровь — Не верь себе! Сама того не зная, Ты любишь

Я верю в чистую любовь И в душ соединенье; И мысли все, и жизнь, и кровь, И каждой жилки бьенье Отдам

1 Послушайте, ребята, Что вам расскажет дед. Земля наша богата, Порядка в ней лишь нет. 2 А эту правду

Что ты голову склонила? Ты полна ли тихой ленью? Иль грустишь о том, что было? Иль под виноградной сенью

Ты прав: мой своенравный гений Слетал лишь изредка ко мне; Таясь в душевной глубине, Дремала буря песнопений.

На нивы желтые нисходит тишина; В остывшем воздухе от меркнущих селений, Дрожа, несется звон.

Порой, среди забот и жизненного шума, Внезапно набежит мучительная дума И гонит образ твой из горестной души.

Хорошо, братцы, тому на свете жить, У кого в голове добра не много есть, А сидит там одно-одинешенько

Аскольд плывет, свой сняв шелом, Кругом ладьи разбитой доски — Уносит ветр его паром, Луна зашла — брега

В диком месте в лесу… Из соломы был низкий построен шалаш. Частым хворостом вход осторожно покрыт, Мертвый

И на крыльце по вечерам, Внимая тихим разговорам, Лягушек слушать дружный гам, Вдали звенящий слитым хором.

Над неприступной крутизною Повис туманный небосклон; Tам гор зубчатою стеною От юга север отделен.

Ропща на прихоти судеб И в испытаньях малодушный, Я ждал насушенный твой хлеб, Как ожидают хлеб насущный.

Но были для девы другие отрады, Шептали о боге ей ночь и луна, Лавровые рощи цветущей Эллады, Залива

Я враг всех так называемых вопросов. Один из членов Государственного совета, Ecли у тебя есть фонтан

К Роману Мстиславичу в Галич послом Прислал папа римский легата. И вот над Днестром, среди светлых хором

Ты меня поняла не вполне, И хоть сердце открылось. . . . . . . . . О, как хочется мне передать .

ТРАГЕДИЯ В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Ц а р ь Б о р и с Ф е д о р о в и ч Г о д у н о в.

Я задремал, главу понуря, И прежних сил не узнаю; Дохни, господь, живящей бурей На душу сонную мою.

Деревцо моё миндальное Все цветами убирается, В сердце думушка печальная Поневоле зарождается: Деревцом

Не верь мне, друг, когда, в избытке горя Я говорю, что разлюбил тебя, В отлива час не верь измене моря

Прозрачных облаков спокойное движенье, Как дымкой солнечный перенимая свет, То бледным золотом, то мягкой

Шумит на дворе непогода, А в доме давно уже спят; К окошку, вздохнув, подхожу я — Чуть виден чернеющий сад;

У приказных ворот собирался народ Густо; Говорит в простоте, что в его животе Пусто. «Дурачье!

Реин батюшка проспал, Он прямая ижица! Не видал, как генерал С его дочкой лижется, Как берет оделаванд

Во дни минувшие бывало, Когда являлася весна, Когда природа воскресала От продолжительного сна, Когда

Змея, что по скалам влечешь свои извивы И между трав скользишь, обманывая взор, Помедли, дай списать

Солнце жжет; перед грозою Изменился моря вид: Засверкал меж бирюзою Изумруд и малахит. Здесь на камне

Скорее на небе луну Заменит круг презренной…., Чем я хоть мысленно дерзну Обидеть «Вестника Европы!»

О, будь же мене голосист, Но боле сам с собой согласен… . . . . . . . . . . Стяжал себе двойной венец

1 Вкусив елей твоих страниц И убедившися в их силе, Перед тобой паду я ниц, О Феофиле, Феофиле!

Рука Алкида тяжела, Ужасны Стимфалидов стаи, Смертельна Хирона стрела, Широко лоно Пазифаи.

То древний лес. Дуб мощный своенравно Над суком сук кривит в кудрях ветвей; Клен, сока полн, восходит

ТРАГЕДИЯ В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Ц а р ь Ф е д о р И о а и н о в и ч, сын Иоанна Грозного.

Среди дубравы Блестит крестами Храм пятиглавый С колоколами. Их звон призывный Через могилы Гудит так

Я вас узнал, святые убежденья, Вы спутники моих минувших дней, Когда, за беглой не гоняясь тенью, И думал