Стихи Ахматовой Анны
У кладбища направо пылил пустырь, А за ним голубела река. Ты сказал мне: «Ну что ж, иди в монастырь Или
О. А. Кузьминой-Караваевой «Нам бы только до взморья добраться, Дорогая моя!» — «Молчи …» И по лестнице
Не будем пить из одного стакана Ни воду мы, ни сладкое вино, Не поцелуемся мы утром рано, А ввечеру не
Я гибель накликала милым, И гибли один за другим. О, горе мне! Эти могилы Предсказаны словом моим.
Я живу, как кукушка в часах, Не завидую птицам в лесах. Заведут — и кукую. Знаешь, долю такую Лишь врагу
И месяц, скучая в облачной мгле, Бросил в горницу тусклый взор. Там шесть приборов стоят на столе, И
Из памяти твоей я выну этот день, Чтоб спрашивал твой взор беспомощно-туманный: Где видел я персидскую
Когда я ночью жду ее прихода, Жизнь, кажется, висит на волоске. Что почести, что юность, что свобода
Дай мне горькие годы недуга, Задыханья, бессонницу, жар, Отыми и ребенка, и друга, И таинственный песенный
Я не знаю, ты жив или умер,— На земле тебя можно искать Или только в вечерней думе По усопшем светло горевать.
Дверь полуоткрыта, Веют липы сладко… На столе забыты Хлыстик и перчатка. Круг от лампы желтый… Шорохам внимаю.
И в тайную дружбу с высоким, Как юный орел темноглазым, Я, словно в цветник предосенний, Походкою легкой вошла.
Хочешь знать, как все это было? — Три в столовой пробило, И, прощаясь, держась за перила, Она словно
Ангел, три года хранивший меня, Вознесся в лучах и огне, Но жду терпеливо сладчайшего дня, Когда он вернется ко мне.
Вижу, вижу лунный лук Сквозь листву густых ракит, Слышу, слышу ровный стук Неподкованных копыт. Что?
Забудут? – вот чем удивили! Меня забывали сто раз, Сто раз я лежала в могиле, Где, может быть, я и сейчас.
И упало каменное слово На мою еще живую грудь. Ничего, ведь я была готова. Справлюсь с этим как-нибудь.
«…И кто-то приказал мне: Говори! Припомни все…» Леон Фелипе. Дознание Кому и когда говорила, Зачем от
Не прислал ли лебедя за мною, Или лодку, или черный плот? Он в шестнадцатом году весною Обещал, что скоро
…И кто-то, во мраке дерев незримый. Зашуршал опавшей листвой И крикнул: «Что сделал с тобой любимый
И в ночи январской, беззвездной, Сам дивясь небывалой судьбе, Возвращенный из смертной бездны, Ленинград
М. М. 3ощенко Словно дальнему голосу внемлю, А вокруг ничего, никого. В эту черную добрую землю Вы положите тело его.
Переулочек, переул… Горло петелькой затянул. Тянет свежесть с Москва-реки. В окнах теплятся огоньки.
Я горькая и старая. Морщины Покрыли сетью желтое лицо. Спина согнулась, и трясутся руки. А мой палач
Часть I Тринадцатый год (1913) Di rider finirai Pria dell’ aurora. Don Giovanni * «Во мне еще как песня
Чем хуже этот век предшествовавших? Разве Тем, что в чаду печалей и тревог Он к самой черной прикоснулся
И с тобой, моей первой причудой, Я простился. Восток голубел. Просто молвила: «Я не забуду».
Не стращай меня грозной судьбой И великою северной скукой. Нынче праздник наш первый с тобой, И зовут
Я знаю, с места не сдвинуться Под тяжестью Виевых век. О, если бы вдруг откинуться В какой-то семнадцатый век.
Кто знает, что такое слава! Какой ценой купил он право, Возможность или благодать Над всем так мудро
О тебе вспоминаю я редко И твоей не пленяюсь судьбой, Но с души не стирается метка Незначительной встречи с тобой.
Ты — отступник: за остров зеленый Отдал, отдал родную страну, Наши песни, и наши иконы, И над озером
Умолк простивший мне грехи. Лиловый сумрак гасит свечи, И темная епитрахиль Накрыла голову и плечи.
Солнце комнату наполнило Пылью желтой и сквозной. Я проснулась и припомнила: Милый, нынче праздник твой.
1 Подушка уже горяча С обеих сторон. Вот и вторая свеча Гаснет и крик ворон Становится все слышней.
Стрелецкая луна, Замоскворечье, ночь. Как крестный ход идут часы Страстной недели. Мне снится страшный
Когда в тоске самоубийства Народ гостей немецких ждал, И дух суровый византийства От русской церкви отлетал
Будем вместе, милый, вместе, Знают все, что мы родные, А лукавые насмешки, Как бубенчик отдаленный, И
Вечерний звон у стен монастыря, Как некий благовест самой природы… И бледный лик в померкнувшие воды
Заболеть бы как следует, в жгучем бреду Повстречаться со всеми опять, В полном ветра и солнца приморском
А княгиня моя, где захочет жить, Пусть будет ей вольной воля, А мне из могилы за тем не следить, Из могилы
На столике чай, печения сдобные, В серебряной вазочке драже. Подобрала ноги, села удобнее, Равнодушно
Не тайны и не печали, Не мудрой воли судьбы — Эти встречи всегда оставляли Впечатление борьбы.
Отстояли нас наши мальчишки. Кто в болоте лежит, кто в лесу. А у нас есть лимитные книжки, Черно-бурую
Там белые церкви и звонкий, светящийся лед, Там милого сына цветут васильковые очи. Над городом древним
Со дня Купальницы-Аграфены Малиновый платок хранит. Молчит, а ликует, как царь Давид, В морозной келье
У меня есть улыбка одна: Так, движенье чуть видное губ, Для тебя я ее берегу Ведь она мне любовью дана.
Осипу Мандельштаму Я над ними склонюсь, как над чашей, В них заветных заметок не счесть Окровавленной
Так просто можно жизнь покинуть эту, Бездумно и безбольно догореть. Но не дано Российскому поэту Такою
Ты знаешь, я томлюсь в неволе, О смерти господа моля, Но все мне памятна до боли Тверская скудная земля.