Стихи Тарковского Арсения

Мне твой город нерусский Все еще незнаком,- Клен под мелким дождем, Переулок твой узкий, Под холодным

Стол накрыт на шестерых — Розы да хрусталь… А среди гостей моих — Горе да печаль. И со мною мой отец

Мне говорят, а я уже не слышу, Что говорят. Моя душа к себе Прислушивается, как Жанна Д’Арк.

И что ни человек, то смерть, и что ни Былинка, то в огонь и под каблук, Но мне и в этом скрежете и стоне

Лиловая в Крыму и белая в Париже, В Москве моя весна скромней и сердцу ближе, Как девочка в слезах.

Русь моя, Россия, дом, земля и матерь! Ты для новобрачного — свадебная скатерть, Для младенца — колыбель

Пока еще последние колена Последних соловьев не отгремели И смутно брезжит у твоей постели Боярышника

Садится ночь на подоконник, Очки волшебные надев, И длинный вавилонский сонник, Как жрец, читает нараспев.

И эту тень я проводил в дорогу Последнюю — к последнему порогу, И два крыла у тени за спиной, Как два

Стихи попадают в печать, И в точках, расставленных с толком, Себя невозможно признать Бессонниц моих

Когда, еще спросонок, тело Мне душу жгло и предо мной Огнем вперед судьба летела Неопалимой купиной,-

1 Как сорок лет тому назад, Сердцебиение при звуке Шагов, и дом с окошком в сад, Свеча и близорукий взгляд

Под сердцем травы тяжелеют росинки, Ребенок идет босиком по тропинке, Несет землянику в открытой корзинке

Если правду сказать, я по крови — домашний сверчок, Заповедную песню пою над печною золой, И один для

Подложи мне под голову руку И восставь меня, как до зари Подымала на счастье и муку, И опять к высоте

Душа моя затосковала ночью. А я любил изорванную в клочья, Исхлестанную ветром темноту И звезды, брезжущие на лету.

Стелил я снежную постель, Луга и рощи обезглавил, К твоим ногам прильнуть заставил Сладчайший лавр, горчайший хмель.

Когда я видел воплощенный гул И меловые крылья оживали, Открылось мне: я жизнь перешагнул, А подвиг мой

Душу, вспыхнувшую на лету, Не увидели в комнате белой, Где в перстах милосердных колдуний Нежно теплилось

Далеко, далеко, за полсвета От родимых долгот и широт, Допотопное чудище это У меня на окошке живет.

Мебель трескается по ночам. Где-то каплет из водопровода. От вседневного груза плечам В эту пору дается

Я ветвь меньшая от ствола России, Я плоть ее, и до листвы моей Доходят жилы влажные, стальные, Льняные

Отнятая у меня, ночами Плакавшая обо мне, в нестрогом Черном платье, с детскими плечами, Лучший дар

Эту книгу мне когда-то В коридоре Госиздата Подарил один поэт; Книга порвана, измята, И в живых поэта нет.

Когда тебе придется туго, Найдешь и сто рублей и друга. Себя найти куда трудней, Чем друга или сто рублей.

В лесу потерял я ружье, Кусты разрывая плечами; Глаза мне ночное зверье Слепило своими свечами.

И страшно умереть, и жаль оставить Всю шушеру пленительную эту, Всю чепуху, столь милую поэту, Которую

О нет, я не город с кремлем над рекой, Я разве что герб городской. Не герб городской, а звезда над щитком

Позднее наследство, Призрак, звук пустой, Ложный слепок детства, Бедный город мой. Тяготит мне плечи

Сколько листвы намело. Это легкие наших деревьев, Опустошенные, сплющенные пузыри кислорода, Кровли птичьих

Все разошлись. На прощанье осталась Оторопь жёлтой листвы за окном, Вот и осталась мне самая малость

Мало мне воздуха, мало мне хлеба, Льды, как сорочку, сорвать бы мне с плеч, В горло вобрать бы лучистое

I Предчувствиям не верю, и примет Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда Я не бегу. На свете смерти нет: Бессмертны все.

Мне запомнится таянье снега Этой горькой и ранней весной, Пьяный ветер, хлеставший с разбега По лицу

Как я хочу вдохнуть в стихотворенье Весь этот мир, меняющий обличье: Травы неуловимое движенье, Мгновенное

Когда под соснами, как подневольный раб, Моя душа несла истерзанное тело, Еще навстречу мне земля стремглав

Никого со мною нет. На стене висит портрет. По слепым глазам старухи Ходят мухи, мухи, мухи.

Ты безумна, Изора, безумна и зла, Ты кому подарила свой перстень с отравой И за дверью трактирной тихонько

Давно мои ранние годы прошли По самому краю, По самому краю родимой земли, По скошенной мяте, по синему

Пляшет перед звёздами звезда, Пляшет колокольчиком вода, Пляшет шмель и в дудочку дудит, Пляшет перед

Фиолетовой от зноя, Остывающей рукой Рану смертную потрогал Умирающий Патрокл, И последнее, что слышал,—

Это не мы, это они — ассирийцы, Жезл государственный бравшие крепко в клешни, Глинобородые боги-народоубийцы

Ехал из Брянска в теплушке слепой, Ехал домой со своею судьбой. Что-то ему говорила она, Только и слов

Когда купальщица с тяжелою косой Выходит из воды, одна в полдневном зное, И прячется в тени, тогда ручей

Не для того ли мне поздняя зрелость, Чтобы, за сердце схватившись, оплакать Каждого слова сентябрьскую

Снова я на чужом языке Пересуды какие-то слышу,- То ли это плоты на реке, То ли падают листья на крышу.

С утра я тебя дожидался вчера, Они догадались, что ты не придешь, Ты помнишь, какая погода была?

Свободы нет в природе, Её соблазн исчез, Не надо на свободе Смущать ноябрьский лес. Застыли в смертном

Ходит мотылек По ступеням света, Будто кто зажег Мельтешенье это. Книжечку чудес На лугу открыли, Порошком

Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был И что я презирал, ненавидел, любил. Начинается новая жизнь для