Стихи Ахмадулиной Беллы

Хочу я быть невестой, красивой, завитой, под белою навесной застенчивой фатой. Чтоб вздрагивали руки

А напоследок я скажу: прощай, любить не обязуйся. С ума схожу. Иль восхожу к высокой степени безумства.

Не уделяй мне много времени, вопросов мне не задавай. Глазами добрыми и верными руки моей не задевай.

Из глубины моих невзгод молюсь о милом человеке. Пусть будет счастлив в этот год, и в следующий, и вовеки.

1 Со мной с утра не расставался Дождь. — О, отвяжись! — я говорила грубо. Он отступал, но преданно и

Дождь в лицо и ключицы, и над мачтами гром. Ты со мной приключился, словно шторм с кораблем.

Я думала, что ты мой враг, что ты беда моя тяжелая, а вышло так: ты просто враль, и вся игра твоя — дешевая.

По улице моей который год звучат шаги — мои друзья уходят. Друзей моих медлительный уход той темноте

О, мой застенчивый герой, ты ловко избежал позора. Как долго я играла роль, не опираясь на партнера!

В тот месяц май, в тот месяц мой во мне была такая легкость, и, расстилаясь над землей, влекла меня погоды летность.

За листом твоим, листом дорогим, не угнаться — он летит по воде и по суше. Так и сердце его: другим

Я крепко спал при дереве в окне и знал, что тень его дрожащей ветви — и есть мой сон. Поверх тебя во

Я думала в уютный час дождя: а вдруг и впрямь, по логике наитья, заведомо безнравственно дитя, рожденное

Тот снег — в ожидании нового снега, скажу лишь о нем, остальное я скрою. И прошлой зимой длилось действие

Как сверкают и брызгают капли! По Москве мое тело бредет. А душа моя — в Картли. О, в Картли, Одинокая

Октябрь. Зимы и лета перепалка. Как старый фолиант без переплета- потрепанная ветром ветхость парка.

Что за мгновенье! Родное дитя дальше от сердца, чем этот обычай: красться к столу сквозь чащобу житья

Твоим вершинам, белым и синим, Дарьялу и Тереку, рекам твоим, твоим джигитам, статным и сильным, а также

Он безмолвствует, спит на крышах, но вот он гудеть начинает, и тогда на зеленых крыльях поднимаются к

Я, как гора, угрюм. А ты горда, как город, превзошедший города красой и славой, светом и стеклом.

Рисую женщину в лиловом. Какое благо — рисовать и не уметь? А ту тетрадь с полузабытым полусловом я выброшу!

Вот паруса живая тень зрачок прозревший осеняет, и звон стоит, и зимний день крахмалом праздничным сияет.

Ты увидел? Заметил? Вгляделся? В мире-прятанье, поиск, игра: улепетывать с резвостью детства, притаиться

Зачем? — да так, как входят в глушь осин, для тишины и праздности гулянья, — не ведая корысти и желанья

Так ощутима эта нежность, вещественных полна примет. И нежность обретает внешность и воплощается в предмет.

Сны о Грузии — вот радость! И под утро так чиста виноградовая сладость, осенявшая уста. Ни о чем я не

О жест зимы ко мне, холодный и прилежный. Да, что-то есть в зиме от медицины нежной. Иначе как же вдруг

Февраль — любовь и гнев погоды. И, странно воссияв окрест, великим севером природы очнулась скудость

Объятье — вот занятье и досуг. В семь дней иссякла маленькая вечность. Изгиб дороги — и разъятье рук.

Было темно. Я вгляделся: лишь это и было. Зримым отсутствием неба я счел бы незримость небес, если бы

Вот звук дождя как будто звук домбры, — так тренькает, так ударяет в зданья. Прохожему на площади Восстанья

Старомодные тайны субботы соблюдают свой нежный сюжет. В этот сад, что исполнен свободы н томленья полночных

На Бойне Грянула буря. На празднестве боли хаосом крови пролился уют. Я, ослепленный, метался по бойне

Где-то поблизости солнце и ветры дадут акации зацвести поскорей, и осыплются эти белые ветки, осыплются

Чужое ремесло мной помыкает. На грех наводит, за собой маня. моя работа мне не помогает и мстительно

Шиповник, смородина, и черника, и боярышник иногда. Дождь прошел… И привольно и дико по горам сбегает вода.

Однажды, покачнувшись на краю всего, что есть, я ощутила в теле присутствие непоправимой тени, куда-то

Опять благословенный Петергоф дождям своим повелевает литься и бронзовых героев и богов младенческие

Я повторю: «Бежит, грохочет Терек». Кровопролитья древнего тщета и ныне осеняет этот берег: вот след

Я не скрипеть прошу калитку, я долго около стою. Я глажу тонкую калину по загорелому стволу.

У тысячи мужчин, влекомых вдоль Арбата заботами или бездельем дня, спросила я: — Скажите, нет ли брата

Пришла. Стоит. Ей восемнадцать лет. — Вам сколько лет? — Ответила: — Осьмнадцать. Многоугольник скул

Вот солнце на носки привстало, и город потянулся сонно. Ему быть темным не пристало. Входило солнце в

Земля мерещится иль есть. Что с ней? Она бела от снега. Где ты? Все остальное есть. Вот ночь — для тьмы

Какое блаженство, что блещут снега, что холод окреп, а с утра моросило, что дико и нежно сверкает фольга

И вижу день и даже вижу взор, которым я недвижно и в упор гляжу на все, на что гляжу сейчас, что ныне

Мы соблюдаем правила зимы. Играем мы, не уступая смеху, и, придавая очертанья снегу, приподнимаем белый

Все началось далекою порой, в младенчестве, в его начальном классе, с игры в многозначительную роль

В тот день случился праздник на земле. Для ликованья все ушли из дома, оставив мне два фонаря во мгле

Этот ад, этот сад, этот зоо — там, где лебеди и зоосад, на прицеле всеобщего взора два гепарда, обнявшись, лежат.