Все мне кажется — мы на чужбине,
В эмиграции первой волны,
Пусть в Берлине, а может, в Харбине:
Все края нам отныне равны.
Всюду скопище рож безобразных,
Ни единой знакомой черты…
Я — таксистом на улицах грязных,
Ремингтонною девушкой — ты.
В поздний час, проглотивши объедки,
Дохлебавши цикорную гнусь,
По ободранной каменной клетке
Я в безвыходной злости мечусь.
Ты в запасах ветшающих ищешь
Целой тряпки на пару заплат,
И от этой идиллии нищих
Стыд и злость в моем горле кипят.
Только изредка вспомнишь, бывало,
Все, что кануло в черный провал:
Как за брызгами крымского вала
Ослепительный берег вставал,
Как за ветками сада ночного
Мне мелькала накидка твоя…
Вспомнишь Родину — дикое слово,
Непонятнее всякого «я».
И войну, и мятеж, и доныне
Не утихшую ненависть — что ж,
Так и есть. Только мы не в Харбине,
Не в Берлине, а где — не поймешь.
Но за брызгами крымского вала
Кто-то все еще машет рукой,
Хоть войны никакой не бывало,
Да и родины нет никакой.
2001