Стихи Дмитрия Быкова
Озирая котел, в котором ты сам не варишься, презирая клятвы, которые мы даем, — не тверди мне, агностик
Я знал, что меня приведут На тот окончательный суд, Где все зарыдают, и всё оправдают, И все с полувзгляда поймут.
На зимней Кубе сумерки быстры. Еще горят закатные костры На западе, над баркой рыболова, — А на Востоке
А. Мелихову Степей свалявшаяся шкура, Пейзаж нечесаного пса. Выходишь ради перекура, Пока автобус полчаса
Дано: осенний сад набрякший, И ненадежный дачный кров, И дождь, собравшихся обрекший На краткость дня
Сначала дом, потом дорога. Обнимет друг, и враг простит. Как подведение итога, Снежинка первая слетит.
Запахнет Ленинградом, и дождик покропит. За дедовским фасадом укрылся общепит. Возьму я вермишели, привычной
Снизу пшикнул сжатый воздух. Люди вышли на перрон. В.Антонов, «Графоман». В пригородной электричке, грязной
Весна! Домучились и мы До радостной поры. Шлепки и прочие шумы Вернулись во дворы, И царь природы, обретя
Вся любовь прошла в чужих жилищах, В хатах снисходительных коллег. Нас туда пускали, словно нищих На
Как всякий большой поэт, тему отношений с Богом он разворачивает как тему отношений с женщиной.
И вот американские стихи. Друг издает студенческий журнал Совместный — предпоследняя надежда Не прогореть.
Раньше здесь было кафе «Сосиски». Эта столовка — полуподвал — Чуть ли первой значится в списке Мест
«Кто обидит меня — тому ни часа, Ни минуты уже не знать покоя: Бог отметил меня и обещался Воздавать
…Меж тем июнь, и запах лип и гари Доносится с бульвара на балкон К стремительно сближающейся паре;
Жизнь — это роман с журналисткой. Стремительных встреч череда С любимой, далекой и близкой, родной, не
В России выясненье отношений Бессмысленно. Поэт Владимир Нарбут С женой ругался в ночь перед арестом
Я в Риме был бы раб — фракиец, иудей Иль кто-нибудь еще из тех недолюдей, У коих на лице читается «Не
Пролог Он жил у железной дороги (сдал комнату друг-доброхот) И вдруг просыпался в тревоге, как в поезде
Как-то совестно сладкое есть. Все боюсь — не по мне эта честь, Взбитых сливок гора с черносливом.
Кто обойден галантной школой, Тот не увидит Галатеи В трактирщице из пирожковой, В торговке из галантереи.
Нет ни сахара, ни сигарет В этом городе, Богом забытом, И тебя в этом городе нет, В дополненье ко всем
Если шторм меня разбудит — Я не здесь проснусь. Я.Полонский Душа под счастьем спит, как спит земля под снегом.
Тоталитарное лето! Полурасплавленный глаз Блекло-янтарного цвета, прямо уставленный в нас. Господи, как
Эгоизм болезни: носись со мной, неотступно бодрствуй у изголовья, поправляй подушки, томись виной за
Пока их отцы говорили о ходе Столичных событий, о псовой охоте, Приходе зимы и доходе своем, А матери
1. До Ясно помню большой кинозал, Где собрали нас, бледных и вялых, — О, как часто я после бывал По работе
Никто уже не станет резать вены — И слава тебе господи! — из-за Моей предполагаемой измены И за мои красивые глаза.
В этой связке ключей половина Мне уже не нужна. Это ключ от квартиры жены, а моя половина Мне уже не жена.
Покойник так от жизни отстает, Что тысяча реалий в час полночный Меж вами недвусмысленно встает И затрудняет
О какая страшная, черная, грозовая Расползается, уподобленная блину, Надвигается, буро-желтую разевая
Сейчас, когда я бросаю взгляд на весь этот Голливуд, — вон то кричит «Меня не едят!», а та — «Со мной не живут!
— На, — сказал генерал, снимая «Командирские». — Хочешь — носи, хочешь — пропей. М. Веллер Не всемощный
Серым мартом, промозглым апрелем, Миновав турникеты у врат, Я сошел бы московским Орфеем В кольцевой
Все надоело, все. Как будто стою в бесконечной пробке — При этом в каждой машине гремит попса.
Соловьи монастырского сада, Как и все на Земле соловьи, Говорят, что одна есть отрада, И что эта отрада
Играют на улице дети, которые рады весне, И мы существуем на свете, а кстати, могли бы и не, Возносимся
Сергеев пятые сутки шел из Днепропетровска в Киев. Под ногами хрустела сухая, посоленная заморозком стерня.
Рядом уснуть немыслимо было. Прахом Шли все усилия — водка, счет, «нозепам»: все побеждалось его неумолчным
Душа страшится стереоскопии. Ей жутко в одиночестве своем, Когда с неумолимостью стихии В картинке разверзается объем.
Милосердное время не тронуло этих мест, Ради рек и лесов исключенье сделав из правил, И поэтому в каждый
Спасибо тебе, Господи, что сроду Не ставил я на что-нибудь одно. Я часто шел на дно, хлебая воду, Но
Президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга (в 2005 г.) отказалась приезжать в Россию на предстоящий праздник Победы.
Мой дух скудеет. Осталось тело лишь, Но за него и гроша не дашь. Теперь я понял, что ты делаешь: Ты делаешь карандаш.
Намечтал же себе Пастернак Эту смерть на подножке трамвая! Призрак женщины — гибельный знак — Отгоняя
Он так ее мучит, как будто растит жену. Он ладит ее под себя — под свои пороки, Привычки, страхи, веснушчатость, рыжину.
Мне страшно жить и страшно умереть. И там, и здесь отпугивает бездна. Однако эта утварь, эта снедь Душе
Я не был в жизни счастлив ни минуты. Все было у меня не по-людски. Любой мой шаг опутывали путы Самосознанья
Я не могу укрыться ни под какою крышей. Моя объективность куплена мучительнейшей ценой — я не принадлежу
В удушливом полдне, когда ни гугу В цветущем лугу и заросшем логу, И, еле качая тяжелые воды, Река изогнулась