Стихи Джорджа Байрона
Ты кончил жизни путь, герой! Теперь твоя начнется слава, И в песнях родины святой Жить будет образ величавый
Мне сладких обманов романа не надо, Прочь вымысел! Тщетно души не волнуй! О, дайте мне луч упоенного
Хочу я быть ребенком вольным И снова жить в родных горах, Скитаться по лесам раздольным, Качаться на
Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей! Вот арфа золотая: Пускай персты твои, промчавшися по ней, Пробудят
Когда я прижимал тебя к груди своей, Любви и счастья полн и примирен с судьбою, Я думал: только смерть
Перед тобою — Марциал, Чьи эпиграммы ты читал. Тебе доставил он забаву, Воздай же честь ему и славу
В своем чудесном мраморе светла, Она превыше грешных сил земли — Того природа сделать не могла, Что Красота
Природа, юность и всесильный бог Хотели, чтобы я светильник свой разжег, Но Романелли-врач в своем упорстве
Ты прав, Монтгомери, рук людских Созданье — Летой поглотится; Но есть избранники, о них Навеки память
Забыть тебя! Забыть тебя! Пусть в огненном потоке лет Позор преследует тебя, Томит раскаяния бред!
Помнишь, печалясь, Склонясь пред судьбой, Мы расставались Надолго с тобой. В холоде уст твоих, В сухости
Сестра моя! Коль имя есть святей, Тебе я дам его, как зов приветный. Хоть разделяет нас простор морей
Ты толкуешь о славе героев? Довольно! Все дни нашей славы — дни юности вольной. И стоит ли лавр, пусть
1 Ассирияне шли, как на стадо волки, В багреце их и в злате сияли полки, И без счета их копья сверкали
О Греция, восстань! Сиянье древней славы Борцов зовет на брань, На подвиг величавый. К оружию!
Милый Бичер, вы дали мне мудрый совет: Приобщиться душою к людским интересам. Но, по мне, одиночество
Решусь — пора освободиться От мрачной горести моей, Вздохнуть в последний раз, проститься С любовью
Бессонных солнце, скорбная звезда, Твой влажный луч доходит к нам сюда. При нем темнее кажется нам ночь
Когда был страшный мрак кругом, И гас рассудок мой, казалось, Когда надежда мне являлась Далеким бледным огоньком;
О скорби мужа ей заботы мало; В чужом краю пускай тоскует он. Ведь Небо за нее! Со всех сторон Несутся
О Lachrymarum fons, tenero sacros Ducentium ortus ex animo: quater Felix! in imo qui scatentem Pectore
Вот берег Акциума, весь В сиянье лунном обозначен; За женщину когда-то здесь Мир побежден был и утрачен.
Полуупавший, прежде пышный храм! Алтарь святой! монарха покаянье! Гробница рыцарей, монахов, дам, Чьи
Ни камень там, где ты зарыта, Ни надпись языком немым Не скажут, где твой прах… Забыта! Иль не забыта
Новый год… Все желают сегодня Повторений счастливого дня. Пусть повторится день новогодний, Но не свадебный
Когда время мое миновало И звезда закатилась моя, Недочетов лишь ты не искала И ошибкам моим не судья.
Несчастней дня, скажу по чести, В ряду других не отыскать: Шесть лет назад мы стали вместе, И стали порознь
С французского Прощай, о страна, над которой восстала Тень славы моей, что росла без границ!
Не говорите больше мне О северной красе британки; Вы не изведали вполне Все обаянье кадиксанки.
Ньюстед! Ветром пронизана замка ограда, Разрушеньем объята обитель отцов. Гибнут розы когда-то веселого
В порыве жаркого лобзанья К твоим губам хочу припасть; Но я смирю свои желанья, Свою кощунственную страсть!
О, да, я признаюсь, мы с вами близки были; Связь мимолетная для детских лет — вечна; Нам чувства братские
Кто убил Джона Китса? — Я, — ответил свирепый журнал, Выходящий однажды в квартал. — Я могу поручиться
Прямо с Эльбы в Лион! Города забирая, Подошел он, гуляя, к парижским стенам — Перед дамами вежливо шляпу
Как одинокая гробница Вниманье путника зовет, Так эта бледная страница Пусть милый взор твой привлечет.
Ньюстед! Ветром пронизана замка ограда, Анслейские холмы! Бушуя, вас одел косматой тенью холод Бунтующей зимы.
О дева! Знай, я сохраню Прощальное лобзанье И губ моих не оскверню До нового свиданья. Твой лучезарный
Река! Твой путь — к далекой стороне, Туда, где за старинными стенами Любимая живет — и обо мне Ей тихо
Пою дитя любви, вождя войны кровавой, Кем бриттов отдана Нормандии земля, Кто в роде царственном своем
Кто драться не может за волю свою, Чужую отстаивать может. За греков и римлян в далеком краю Он буйную
Когда надменный герцог или граф Вернется в землю, славы не стяжав, Зовут ваятеля с его резцом И ставят
Царь на троне сидит; Перед ним и за ним С раболепством немым Ряд сатрапов стоит. Драгоценный чертог И
Не вспоминай тех чудных дней Что вечно сердцу будут милы, — Тех дней, когда любили мы. Они живут в душе моей.
Не зарыта Брауншвейга умершая дочь, Не свершен еще скорбный обряд похорон, А Георг уже мчится ирландцам
От смерти когтей не избавлен, Под камнем холодным он тлеет; Он ложью в палате прославлен, Он ложе в аббатстве имеет.
Когда торжественно тщеславный кесарь Рима, Пред кем склонялась чернь с враждой непримиримой, Открыл перед
I О Ватерлоо! Мы не клянем Тебя, хоть на поле твоем Свобода кровью истекла: Та кровь исчезнуть не могла.
Пора! Прибоя слышен гул, Корабль ветрила развернул, И свежий ветер мачту гнет, И громко свищет, и поет;
Не бродить нам вечер целый Под луной вдвоем, Хоть любовь не оскудела И в полях светло, как днем.
Должно бы сердце стать глухим И чувства прежние забыть, Но, пусть никем я не любим, Хочу любить!