Стихи Евгения Долматовского

Некрасивых женщин не бывает, Красота их — жизни предисловье, Но его нещадно убивают Невниманием, нелюбовью.

1 Ну вот и всё. В последний раз Ночую в материнском доме. Просторно сделалось у нас, Вся комната как

Я все вспоминаю тот дачный поезд, Идущий в зеленых лесах по пояс, И дождь, как линейки в детской тетрадке

Дюны Дюнкерка… Дюны Дюнкерка… Сдунул тяжелые волны отлив, Утром сырая равнина померкла, Давнишней драмы

Изучать систему йогов не хочу, К огорчению факиров и ученых. В детстве было: руку на свечу — Прослывешь

Я слабости своей не выдам. Ни жалкой ватностью шагов, Ни голосом, ни внешним видом Я не обрадую врагов.

Ты помнишь это дело о поджоге Рейхстага? Давний тридцать третий год… Огромный Геринг, как кабан двуногий

В строительно-монтажном управленье Я видел планы, кальки, чертежи. Потом в степи явились нам виденья

Да, мы зовемся коммунистами, Но шепчет циник кривогубый, Что только азбучные истины Одни нам дороги и любы.

Простите за рифму — отель и Брюссель, Сам знаю, что рифма — из детских. На эту неделю отель обрусел —

На белом камне Тадж-Махала, Дворца, хранящего века, Следы невежды и нахала — Кривые росчерки штыка.

Ты только скажешь: — Береги себя,- И сразу реактивные турбины Начнут работать, бешено трубя, И — под

И опять я сажусь в самолет Подмосковной свинцовою ранью, И под крыльями снова плывет Край столицы, то

У прибрежных лоз, у высоких круч И любили мы и росли. Ой, Днепро, Днепро, ты широк, могуч, Над тобой

Слова, пришедшие потом, С пятиминутным опозданьем, Точны, как юбилейный том, Оттиснутый вторым изданьем.

Когда вонзится молния в песок, Спекаются песчинки при ударе И возникает каменный цветок В зыбучей гофрированной Сахаре.

Температура крови — тридцать семь По Цельсию у ночи колдовской, А днем пылающих деревьев сень Не оградит

Юный барабанщик, юный барабанщик, Он в шинелишке солдатской Поднимает флаги пионерский лагерь, Юный барабанщик

Я знаю, так случится: на рассвете В немецкий дряхлый город мы войдем, Покрытый черепицею столетней И

В метро трубит тоннеля темный рог. Как вестник поезда, приходит ветерок. Воспоминанья всполошив мои

Золотые всплески карнавала, Фейерверки на Москва-реке. Как ты пела, как ты танцевала В желтой маске

Люди добрые! Что нам делать С нашей вечною добротою? Мы наивны и мягкосерды, Откровенны и простодушны.

Бангалор, Бангалор, навсегда он запомнился мне Отпечатками детских ладошек на белой стене. На беленой

Это — наше внутреннее дело! Мы про это горе, а не вы Рассказали искренне и смело Голосом народа и Москвы.

На перекресток из-за рощицы Колонна выползет большая. Мадонна и регулировщица Стоят, друг другу не мешая.

Низко кланяюсь вам, офицерские жены. В гарнизонах, на точках, вдали от Москвы, Непреклонен устав и суровы

Ко мне явилась рифма — вся в слезах. Бедняжечка! Она едва дышала, На ней буквально не было лица.

Над горизонтом низко Южный Крест, Холодное созвездье этих мест. А ночь, как печь, и призрачно далек Созвездия

Года пятно отмыли с дезертира, Который «отличился» в той войне: Он, видите ль, стоял за дело мира И выстоял

Родина слышит, Родина знает, Где в облаках ее сын пролетает. С дружеской лаской, нежной любовью Алыми

Легко дыша, серебряной зимой Товарищ возвращается домой. Вот, наконец, и материнский дом, Колючий садик

Тысячелетняя загадка снов Наукой современной приоткрыта. Нашли механику ее основ — Подкорковое преломленье быта.

Еще когда мы были юными… Точнее, с самой колыбели, О людях мы светлее думали, Чем есть они на самом деле.

Нам хорошо живется на земле, Мы спор ведем в уюте и тепле. С веселой и надменной высоты Двадцатилетья

В доме крохотную девочку Эвой-Иолантой звали. В темноте, не разглядев еще, На руки ее мы брали.

Страна читателей! Такой История не знала. Люблю твой вечный непокой И поиск идеала. Как попадешь — от

Еще недавно в город незнакомый Беспечно приезжал я в первый раз. Там девушки стояли на балконах С магнитами

Слышу дальний галоп: В пыль дорог ударяют копытца… Время! Плеч не сгибай и покою меня не учи.

У охотника вышла заминка: Не стрелял — и легко на душе. Прикаспийская птица фламинго, А не гуси шуршат в камыше.

Украина, Украйна, Украина, Дорогая моя! Ты разграблена, ты украдена, Не слыхать соловья. Я увидел тебя

Я верил в детстве искренне и твердо, Что мир не существует без меня. Лишь отвернусь — и очертанье стерто

Эта птичка попалась В силки репутации, в клетку: Старый символ мещанства — Сидит канарейка на рейке.

Одному поколенью на плечи — Не слишком ли много? Испытаний и противоречий Не слишком ли много?

Весь день в музее областном Спят экспонаты пыльным сном. Грохочет кованый засов, И крылья детских голосов

Хоть и не все, но мы домой вернулись. Война окончена. Зима прошла. Опять хожу я вдоль широких улиц По

Загадочная русская душа… Она, предмет восторгов и проклятий, Бывает кулака мужского сжатей, Бетонные

Поэт обязан напоминать, Не по секрету — через печать. Напоминаю молчащим врозь, Надувшим губы, глядящим

Это привычно и очень просто — Быть человеком среднего роста. Мы не гиганты, да и не гномы, Метра не два

Нет, об этом невозможно в прозе. Очерк выйдет? Все равно не так. Воспеваю час, когда бульдозер Разгрызает

Комсомольская площадь — вокзалов созвездье. Сколько раз я прощался с тобой при отъезде. Сколько раз выходил