Стихи Евгения Евтушенко

Молитва перед поэмой Поэт в России — больше, чем поэт. В ней суждено поэтами рождаться лишь тем, в ком

Я сибирской породы. Ел я хлеб с черемшой и мальчишкой паромы тянул, как большой. Раздавалась команда.

Памяти Корнея Чуковского Вот лежит перед морем девочка. Рядом книга. На буквах песок. А страничка под

Я на пароходе «Фридрих Энгельс», ну а в голове — такая ересь, мыслей безбилетных толкотня. Не пойму я

В прохладу волн загнав стада коров мычащих, сгибает стебли трав жара в застывших чащах. Прогретая гора

Когда убили Лорку,- а ведь его убили!- жандарм дразнил молодку, красуясь на кобыле. Когда убили Лорку,-

Нет, мне ни в чем не надо половины! Мне – дай все небо! Землю всю положь! Моря и реки, горные лавины

Будь, Россия, всегда Россией И не плачь, припав к другим на грудь. Будь свободной, гордой и красивой

Лежу, зажмурившись, в пустынном номере, и боль горчайшая, и боль сладчайшая. Меня, наверное, внизу там поняли.

Я кошелек. Лежу я на дороге. Лежу один посередине дня. Я вам не виден, люди. Ваши ноги идут по мне и

Разговорились люди нынче. От разговоров этих чад. Вслух и кричат, но вслух и хнычат, и даже вслух порой молчат.

Есть пустота от смерти чувств и от потери горизонта, когда глядишь на горе сонно и сонно радостям ты чужд.

Поэты русские, друг друга мы браним — Парнас российский дрязгами засеян. но все мы чем-то связаны одним

Качался старый дом, в хорал слагая скрипы, и нас, как отпевал, отскрипывал хорал. Он чуял, дом-скрипун

Прости, мой милый, что в подъезде Под шум полночного дождя Сжимаю губы я по-детски Лицо легонько отводя.

О, свадьбы в дни военные! Обманчивый уют, слова неоткровенные о том, что не убьют… Дорогой зимней, снежною

Мне снится старый друг, который стал врагом, но снится не врагом, а тем же самым другом. Со мною нет

Стихотворенье надел я на ветку. Бьется оно, не дается ветру. Просишь: «Сними его, не шути».

Глядел я с верным другом Васькой, укутан в теплый тетин шарф, и на фокстроты, и на вальсы, глазок в окошке продышав.

Леониду Мартынову Окно выходит в белые деревья. Профессор долго смотрит на деревья. Он очень долго смотрит

«Нет лет…» — вот что кузнечики стрекочут нам в ответ на наши страхи постаренья и пьют росу до исступленья

Из воды выходила женщина, удивленно глазами кося. Выходила свободно, торжественно, молодая и сильная вся.

Женщины, вы все, конечно, слабые! Вы уж по природе таковы. Ваши позолоченные статуи со снопами пышными — не вы.

Женщина всегда чуть-чуть как море, Море в чем-то женщина чуть-чуть Ходят волны где-нибудь в каморке спрятанные

Я люблю тебя больше природы, ибо ты, как природа сама. Я люблю тебя больше свободы – без тебя и свобода – тюрьма.

Помню дальнюю балку, мостик ветхий, гнилой и летящую бабу на кобыле гнедой. В сером облаке пыли, некрасива

Могила, ты ограблена оградой. Ограда, отделила ты его от грома грузовых, от груш, от града агатовых смородин.

Я хотел бы родиться во всех странах, быть беспаспортным, к панике бедного МИДа, всеми рыбами быть во

Любовь неразделенная страшна, но тем, кому весь мир лишь биржа, драка, любовь неразделенная смешна, как

К добру ты или к худу, решает время пусть. Но лишь с тобой побуду, я хуже становлюсь. Ты мне звонишь

Большая ты, Россия, и вширь и в глубину. Как руки ни раскину, тебя не обниму. Ты вместе с пистолетом

Спят на борту грузовики, спят краны. На палубе танцуют вальс бахилы, кеды. Все на Камчатку едут здесь

Я груши грыз, шатался, вольничал, купался в море поутру, в рубашке пестрой, в шляпе войлочной пил на

Не понимаю, что со мною сталось? Усталость, может,- может, и усталость. Расстраиваюсь быстро и грустнею

Степану Щипачеву Смотрели в окна мы, где липы чернели в глубине двора. Вздыхали: снова снег не выпал

Не разглядывать в лупу эту мелочь и ту, как по летнему лугу, я по жизни иду. Настежь — ворот рубашки

Весенней ночью думай обо мне и летней ночью думай обо мне, осенней ночью думай обо мне и зимней ночью

Бывал и наш народ неправ, когда на гнет не обижался, и гениев своих поправ, лжегениями обольщался.

Под кожей у любого человека в комочке, называющемся сердце, есть целый мир, единственно достойный того

Мы — карликовые березы. Мы крепко сидим, как занозы, у вас под ногтями, морозы. И вечномерзлотное ханство

По правилам корриды трусливому быку вместо обычных — розовых — в знак презрения всаживают черные бандерильи.

Итак, живу на станции Зима. Встаю до света — нравится мне это. В грузовике на россыпях зерна куда-то

Я разлюбил тебя… Банальная развязка. Банальная, как жизнь, банальная, как смерть. Я оборву струну жестокого

Не писал тебе я писем, но не выдержал — пишу. От тебя я стал зависим и свободы не прошу. Меня сделали

Будил захвоенные дали рев парохода поутру, а мы на палубе стояли и наблюдали Ангару. Она летела озаренно

Владенья наши царственно-богаты, Их красоты не рассказать стиху: В них ручейки, деревья, поле, скаты

Смеялись люди за стеной, а я глядел на эту стену с душой, как с девочкой больной в руках, пустевших постепенно.

Неотразимая, ты зимним зимняя! Ты завораживаешь, как замораживаешь! Душа нальделая все ледяней.

Нас в набитых трамваях болтает, Нас мотает одна маета, Нас метро то и дело глотает, Выпуская из дымного рта.

В большом платке, повязанном наспех поверх смешной шапчонки с помпонами, она сидела на жесткой насыпи