Стихи Федерико Гарсиа Лорки

* * * Суха земля, тиха земля ночей безмерных. (Ветер в оливах, ветер в долинах.) Стара земля дрожащих свечек.

Мята, змея, полуночь. Запах, шуршанье, тени. Ветер, земля, сиротство. (Лунные три ступени.)

Звезды ни с кем не помолвлены. Ни с кем! А такие красивые! Они ждут поклонника, чтоб он их отвез в их

Мне страшно не вернуться к чудоцветам, твоим глазам живого изваянья. Мне страшно вспоминать перед рассветом

Пергаментною луною Пресьоса звенит беспечно, среди хрусталей и лавров бродя по тропинке млечной.

Десять девушек едут Веной. Плачет смерть на груди гуляки. Есть там лес голубиных чучел и заря в антикварном мраке.

Лола Лола стирает пеленки, волосы подколов. Взгляд ее зелен-зелен, голос ее — лилов. Ах, под оливой была

Пшеница отдалась на милость смерти, уже серпы колосья режут. Склоняет тополь голову в беседе с душою

По лбу моему ты ступаешь. Какое древнее чувство! Зачем мне теперь бумага, перо и мое искусство?

Гармония ночи глубокой разрушена грубо луной ледяной и сонной, взошедшей угрюмо. О жабах — ночей муэдзинах

Тень живого великолепья и тень столетий. Тень певуче-зеленая и тень, с землей обрученная. Камень и ветер

Учитель Кто замуж выходит за ветер? Ребенок Госпожа всех желаний на свете. Учитель Что дарит ей к свадьбе ветер?

Море, ты — Люцифер лазоревых высот, за желанье стать светом свергнутый небосвод. На вечное движенье бедный

I Был красным ветер вдалеке, зарей зажженный. Потом струился по реке — зеленый. Потом он был и синь и желт.

И тополя уходят, но след их озерный светел. И тополя уходят, но нам оставляют ветер. И ветер умолкнет

Деревце, деревцо к засухе зацвело. Девушка к роще масличной шла вечереюшим полем, и обнимал ее ветер

Твои глаза я увидел в детстве далеком и милом. Прикасались ко мне твои руки. Ты мне поцелуй подарила.

Потухшие звезды усыпали пеплом холодное лоно реки зеленой. Ручей растрепал свои косы, а тайные гнезда

Луна в жасминовой шали явилась в кузню к цыганам. И сморит, смотрит ребенок, и смутен взгляд мальчугана.

Зал в знаменах Подполковник. Я подполковник жандармерии. Сержант. Так точно! Подполковник. И этого никто

Окутана дымкой тревожных желаний, идешь, омываясь вечерней прохладой. Как вянущий нард эти сумерки плоти

Шепчет вечер: «Я жажду тени!» Молвит месяц: «Звезд ярких жажду!» Жаждет губ хрустальный родник, и вздыхает

Моя Лусия ноги в ручей опустила? Три необъятных тополя, над ними звезда одинокая. Тишина, лягушачьими

У моря нет апельсинов, любви у Севильи нет. Красавица, дай мне зонтик — так ярок слепящий свет!

— Ежевика, серая кора, подари мне ягод, будь добра. — В терниях окровавленных ветвь, я люблю тебя. А ты?

Дождик идет в Сантьяго, сердце любовью полно. Белой камелией в небе светится солнца пятно. Дожлик идет

— Если ты услышишь: плачет горький олеандр сквозь тишину, что ты сделаешь, любовь моя? — Вздохну.

Это праздник, праздник ночью, праздник маленькой Пречистой и ее ладьи! Дева росту небольшого, серебром

Малагенья Смерть вошла и ушла из таверны. Черные кони и темные души в ущельях гитары бродят.

Трудно, ах, как это трудно — любить тебя и не плакать! Мне боль причиняет воздух, сердце и даже шляпа.

I Луна мертва, мертва луна, но воскресит ее весна. И тополя чело овеет ветер с юга. И сердца закрома

И в полночь на край долины увел я жену чужую, а думал — она невинна… То было ночью Сант-Яго, и, словно

Красного солнца сосок. Сосок луны голубой. Торс: половина — коралл, а другая серебро с полумглой.

Все дрожит еще голос, одинокая ветка, от минувшего горя и вчерашнего ветра. Ночью девушка в поле тосковала

У соловья на крылах влага вечерних рос, капельки пьют луну, свет ее сонных грез. Мрамор фонтана впитал

Кордова. Одна на свете. Конь мой пегий, месяц низкий, за седлом лежат оливки. Хоть известен путь, а все

Поэт просит свою любовь, чтобы она ему написала Любовь глубинная, как смерть, как весны, напрасно жду

I Верлен Песня, которую я не спою, спит у меня на губах. Песня, которую я не спою. Светлячком зажглась

В этой книге всю душу я хотел бы оставить. Эта книга со мною на пейзажи смотрела и святые часы прожила.

Зубы кости слоновой у луны ущербленной. О, канун умиранья! Ни былинки зеленой, опустелые гнезда, пересохшие

Ливень ласки и грусти прошумел в захолустье, дрожь вселил на прощанье в садовые листья. Эта почва сырая

В тишине закатной напевают дети. Ручей прохладный, источник светлый! Дети Что хранишь ты в дивном веселом сердце?

Я твое повторяю имя по ночам во тьме молчаливой, когда собираются звезды к лунному водопою и смутные

Не сказал бы. Не сказал бы ни слова. Но в глазах твоих встретил два деревца шалых. Из смеха и света

Под луною черной запевают шпоры на дороге горной… (Вороной храпящий, где сойдет твой всадник, непробудно спящий?

Наивная баллада I Нынче ночью прошел Сант-Яго по светлым дорожкам неба. Это дети, смеясь, рассказали

Единороги и циклопы. Золотороги, зеленооки. Над берегом, окаймленным громадами гор остроскалых, славят

Я чувствую, как в жилах у меня, расплавив сердце раскаленной страстью, струится ток багряного огня.

Когда встает луна, — колокола стихают и предстают тропинки в непроходимых дебрях. Когда встает луна

Пейзаж Масличная равнина распахивает веер, запахивает веер. Над порослью масличной склонилось небо низко