Стихи Федерико Гарсиа Лорки

Любовь до боли, смерть моя живая, жду весточки — и дни подобны годам. Забыв себя, стою под небосводом

I Выходят веселые дети из шумной школы, вплетают в апрельский ветер свой смех веселый. Какою свежестью

Земля и небо, извечный угол (а биссектрисой пусть ветер будет). Дорога и небо, гигантский угол (а биссектрисой

Мне так страшно рядом с мертвою листвою, страшно рядом с полем, влажным и бесплодным; если я не буду

Пора проститься с сердцем однозвучным, с напевом безупречнее алмаза — без вас, боровших северные ветры

Где оно, сердце того школьника, чьи глаза первое слово по букварю прочитали? Черная, черная ночь, не

Хотела бы песня светом стать, — ее насквозь в темноте пронизали нити из фосфора и луны. Что хочется свету

О, шепоток любви глухой и темной! Безрунный плач овечий, соль на раны, река без моря, башня без охраны

Над берегом черные луны, и море в агатовом свете. Вдогонку мне плачут мои нерожденные дети.

Сидят на лужайке кузнечики чинно. — Что скажешь ты, Марк Аврелий, об этих философах с тихой равнины?

Служанке У реки пляшут вместе топольки. А один, хоть на нем лишь три листочка, пляшет, пляшет впереди.

От Кадиса до Гибралтара дорога бежала. Там все мои вздохи море в пути считало. Ах, девушка, мало ли кораблей

Сгибаются тонкие ветки под ногами девочки жизни. Сгибаются тонкие ветки. В руках ее белых зеркало света

Отрывки Впечатанная в сумрак трехгранная олива, и треугольный профиль взметнувшая волна… И розовое небо

Я присел отдохнуть в кругу времени. Какое тихое место! В белом кольце покой белый, и летят звезды, и

Все выплакать с единственной мольбою — люби меня и, слез не отирая, оплачь во тьме, заполненной до края

Есть в дожде откровенье — потаенная нежность. И старинная сладость примиренной дремоты, пробуждается

Деревья, на землю из сини небес пали вы стрелами грозными. Кем же были пославшие вас исполины?

День пролетает мимо. Ночь непоколебима. День умирает рано. Ночь — за его крылами. День посреди бурана.

Отрывок В долине задремали тени, ключи запели. Увидев зимних сумерек пространность, заснуло сердце.

Погруженное в мысли свои неизменно, одиночество реет над камнем смертью, заботой, где, свободный и пленный

У неба пепельный цвет, а у деревьев — белый, черные,черные угли — жнивье сгорело. Покрыта засохшей кровью

Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. Далекий парусник в море, далекий конь в перелеске.

Цикада! Счастье хмельной от света умереть на постели земной. Ты проведала от полей тайну жизни, завязку

Вся мощь огня, бесчувственного к стонам, весь белый свет, одетый серой тенью, тоска по небу, миру и мгновенью

Гвадалквивир струится в тени садов апельсинных. Твои две реки, Гранада, бегут от снегов в долины.

Стояли втроем. (День с топорами пришел.) Остались вдвоем. (Отблеск крыльев тень распорол.] Одно всего.

Луна вонзается в море длинным лучистым рогом. Зеленый и серый единорог, млеюший и потрясенный.

На край небосклона, туманный и скорбный, шла ночь, набухая звездами и тенью. А я, бородатый волшебник

Сегодня чувствую в сердце неясную дрожь созвездий, но глохнут в душе тумана моя тропинка и песня.

Ночь на пороге. Над наковальнями мрака гулкое лунное пламя. Ночь на пороге. Сумрачный вяз обернулся песней

На стылых мхах, мерцающих уныло, мой профиль не изменит очертаний; в нем, зеркале безгрешном, пульс чеканный

Безмолвье мирта и мела. И мальвы в травах ковровых. Она левкой вышивает на желтой ткани покрова.

Турийский голубь с нежными зрачками к тебе летит посланицем белоперым, как дым костра, сгорая на котором

Апельсин и лимоны. Ай, разбилась любовь со звоном. Лимон, апельсины. Ай, у девчонки, у девчонки красивой.

Март улетит, не оставив следа. Но январь в небесах навсегда. Январь — это звезд вековая метель.

Кристаллизованным небом вызрело тело граната. (Зерна — янтарные звезды, пленки — подобья заката.

Колокол чистозвонный в ритме креста и распятья одевает раннее утро париком из туманов белых и струями

У ночи четыре луны, а дерево — только одно, и тень у него одна, и птица в листве ночной. Следы поцелуев

Потемки моей души отступают перед зарею азбук, перед туманом книг и сказанных слов. Потемки моей души!

На узенькой тропинке маленький старый ящер (родственник крокодила!) сидел и думал. В своем сюртуке зеленом

I Дерево на пригорке зеленым пятном застыло. Пастух идет, пастух проходит. Ветви склонив, оливы дремлют

Мы вплыли в ночь — и снова ни уступки, ответный смех отчаянье встречало. Твое презренье было величаво

Над прохладным ручьем сердце мое отдыхало. (Ты заткни воду тенью, паук забвенья!) Сердцу вода родника