Сонеты Франческо Петрарки
Обжорство, леность мысли, праздный пух Погубят в людях доброе начало: На свете добродетелей не стало
Я поступал ему наперекор, И все до неких пор сходило гладко, Но вновь Амур прицелился украдкой, Чтоб
В собранье песен, верных юной страсти, Щемящий отзвук вздохов не угас С тех пор, как я ошибся в первый
Как распускает вьющиеся косы Летучий ветерок за прядью прядь И реет в них, стараясь вновь собрать И заплести
Когда желанье расправляет крылья, Которым к вам я, о друзья, влеком, Отвлечь Фортуна рада пустяком И
Чиста, как лучезарное светило, Меж двух влюбленных Донна шла, и с ней Был царь богов небесных и людей
О высший дар, бесценная свобода, Я потерял тебя и лишь тогда, Прозрев, увидел, что любовь — беда, Что
«Глаза! В слезах излейте грех любовный: От вас на сердце смертная истома». «Мы плачем, нам тоска давно
Отсрочив милосердную отраду, Слепою жаждой сердце поражая, Мгновенья бередят мою досаду, И речь моя вредит
Уже заря румянила восток, А свет звезды, что немила Юноне, Еще сиял на бледном небосклоне Над полюсом
Коль жизнь моя настолько терпелива Пребудет под напором тяжких бед, Что я увижу вас на склоне лет: Померкли
Италия моя, судьбе коварной Мирской не страшен суд. Ты при смерти. Слова плохой целитель. Но я надеюсь
В ту пору дня, когда небесный свод Склоняется к закату, обещая Иным, быть может, племенам рассвет, Старушка
Блаженный дух, ко мне, средь дум своих, Склонявший взор, светлей, чем луч небесный, Давая жизнь словам
Идите к камню, жалобные строки, Сокрывшему Любовь в ее расцвете, Скажите ей (и с неба вам ответит, Пусть
О ней писал и плакал я, сгорая В прохладе сладостной; ушло то время. Ее уж нет, а мне осталось бремя
Завидую тебе, могильный прах, — Ты жадно прячешь ту, о ком тоскую, — Ты отнял у меня мою благую, Мою
Коль скоро бог любви былой завет Иным наказом не заменит вскоре, Над жизнью смерть восторжествует в споре
Высокая награда, древо чести, Отличие поэтов и царей, Как много горьких и счастливых дней Ты для меня
Я сам в беде и злейших бедствий жду. Куда уйду, коль злу везде дорога? Мутит мне разум сходная тревога
Единственный на крыше воробей Не сиротлив, как я: одна отрада — Прекрасные черты — была для взгляда
Холмы, где я расстался сам с собою, То, что нельзя покинуть, покидая, Идут со мной; гнусь, плечи нагнетая
О солнце, ты и в стужу светишь нам, Тебе была любезна эта крона С листвой, зеленой, как во время оно
На солнца чудотворных глаз взираю, Где тот, кем жив и кем слеза точится; Душа от сердца ищет отлепиться
Я лицезрел небесную печаль, Грусть: ангела в единственном явленье. То сон ли был? Но ангела мне жаль.
В мех скряга Вавилон так вбил громаду Зол, мерзких преступлений и порока, Что лопнул он; богов стал чтить
Та, чьей улыбкой жизнь моя светла, Предстала мне, сидящему в соборе Влюбленных дум, с самим собой в раздоре
Едва допущен в сердце пылким зреньем Прекрасный образ, вечный победитель, Сил жизненных растерянный блюститель
Меж созданных великим Поликлетом И гениями всех минувших лет — Меж лиц прекрасных не было и нет Сравнимых
Огню огонь предела не положит, Не сякнут от дождя глубины вод, Но сходным сходное всегда живет, И чуждым
Чем ближе мой последний, смертный час, Несчастий человеческих граница, Тем легче, тем быстрее время мчится
Когда в ее обличии проходит Сама Любовь меж сверстниц молодых, Растет мой жар, — чем ярче жен других
От мысли к мысли, от горы к другой Амур меня ведет путем неторным, Тропинки стороною обходя: Смятенная
Зари моей безоблачную пору — Весну еще зеленой, робкой страсти, Которая жестоко разрослась, Воспомню
Богатство наше, хрупкое как сон, Которое зовется красотою, До наших дней с такою полнотою Ни в ком не
Мой лавр любимый, ты, с кем не сравнится Благоуханной роскошью восток И кем вчера по праву запад мог
Душа, свой путь утрат ты предвещала, В дни радости задумчива, уныла, Ища среди всего, что в жизни мило
Я прежде склонен был во всем себя винить, А ныне был бы рад своей былой неволе И этой сладостной и этой
Не знаю края, где бы столь же ясно Я видеть то, что видеть жажду, мог И к небу пени возносить всечасно
Той, что мечтает восхищать сердца И жаждет мудростью себя прославить И мягкостью, хочу в пример поставить
Смотрю на лавр вблизи или вдали, Чьи листья благородные похожи На волны золотых волос, — и что же!
Двенадцать звезд, двенадцать светлых жен, Веселых и пристойных в разговоре, И с ними — солнце — в лодке
С альпийских круч ты устремляешь воды И носишь имя яростной реки, С тобою мы бежим вперегонки, Я — волею
Пред ним Ахилла гордого гробница — И Македонец закусил губу: «Блажен, чья слава и поныне длится, Найдя
Перед чертами добрыми в долгу, Я верил столько раз, что я сумею Смиреньем, речью трепетной моею Дать
Юпитер разъяренно, Цезарь властно Разили ненавистные мишени; Но вот Мольба упала на колени, — И злость
Что ж, в том же духе продолжай, покуда Небесного огня не навлекла! Ты бедностью былой пренебрегла, Ты
Опять я шел, куда мой бог-гонитель Толкал, — куда приводит каждый день, — дух в сталь замкнув, с оглядкой
Когда бы чувства, полнящие грудь, Могли наполнить жизнью эти строки, То, как бы люди ни были жестоки
Когда, восторгом движимый моим, Симоне замышлял свое творенье, О если б он, в высоком устремленье, Дал