Стихи Гейне Генриха
Женское тело — те же стихи! Радуясь дням созиданья, Эту поэму вписал господь В книгу судеб мирозданья.
Не знаю, о чем я тоскую. Покоя душе моей нет. Забыть ни на миг не могу я Преданье далеких лет.
Беседка. И вечер. И запахи сада. В молчанье сидим у окошка мы снова. От месяца льется и жизнь и отрада.
Я чашу страсти осушил Всю до последнего глотка, Она, как пунш из коньяка, Нас горячит, лишая сил.
Твои глаза — сапфира два, Два дорогих сапфира. И счастлив тот, кто обретет Два этих синих мира.
На две категории крысы разбиты: Одни голодны, а другие сыты. Сытые любят свой дом и уют, Голодные вон
Гонец, скачи во весь опор Через леса, поля, Пока не въедешь ты во двор Дункана-короля. Спроси в конюшне
1 «Да прилипнет в жажде к нёбу Мой язык и да отсохнут Руки, если я забуду Храм твой, Иерусалим!
В ночном горшке, как жених расфранченный, Он вниз по Рейну держал свой путь. И в Роттердаме красотке
«О мудрый Екеф, во сколько монет Тебе обошелся баварец — Муж твоей дочери? Ведь она Весьма лежалый товарец.
Рокочут трубы оркестра, И барабаны бьют. Это мою невесту Замуж выдают. Гремят литавры лихо, И гулко гудит
Чтобы спящих не встревожить, Не вспугнуть примолкших гнезд, Тихо по небу ступают Золотые ножки звезд.
Ни увереньями, ни лестью Я юных дев не соблазнял, Равно и к тайному бесчестью Замужних женщин не склонял.
Макс! Так ты опять, проказник, Едешь к русским! То-то праздник! Ведь тебе любой трактир — Наслаждений
В Германии, в дорогой отчизне, Все любят вишню, древо жизни, Все тянутся к ее плоду, Но пугало стоит в саду.
Недовольный переменой, — Штутгарт с Неккаром, прости! — Он на Изар править сценой В Мюнхен должен был уйти.
«Да не будет он помянут!» Это сказано когда-то Эстер Вольф, старухой нищей, И слова я помню свято.
Как ты поступила со мною, Пусть будет неведомо свету. Об этом у берега моря Я рыбам сказал по секрету.
«Не чета домашним кискам, Я в гостиных не мурлычу — Летней ночью за трубой Как хочу соседей кличу.
Пыл страстей и такта узы, Пламя роз в петлицах блузы, Сладость ласки, лжи гипноз, Благородство грешных
С надлежащим уважением Принят дамами поэт. Мне с моим бессмертным гением Сервирован был обед.
Гробовая колесница, В траурных попонах клячи. Он, кто в мир не возвратится, На земле не знал удачи.
Прекрасный старинный замок Стоит на вершине горы. И любят меня в этом замке Три барышни — три сестры.
Радость — резвая гризетка — Посидит на месте редко… Раз-другой поцеловала — И, гляди, уж убежала!
Солнца, счастья шёл искать… Наг и плох вернулся вспять, И бельё и упованья Истаскал в своём скитаньи.
Осторожней, душа ты бессмертная, будь, Чтоб беды не случилось с тобою, Как расстанешься с жизнью земною.
Довольно! Пора уж забыть этот вздор, Пора бы вернуться к расудку! Довольно с тобой, как искусный актер
Какая дурная погода! Дождь или снег, — не пойму. Сижу у окна и гляжу я В сырую, ненастную тьму.
На стертых лоскутах тетради Тебе обязан я как муж Пером гусиным, шутки ради, Строчить рифмованную чушь
Из-за того, что я владею Искусством петь, светить, блистать, Вы думали, — я не умею Грозящим громом грохотать?
Ты умерла и не знаешь о том, Искры угасли во взоре твоем; Бледность легла на ротик алый, Да, ты мертва
Тебе даны и сан, и орден алый, Наследный герб, чины и много прав, Но для меня ты просто бедный малый
Ты будешь лежать в объятьях моих! Охвачено лихорадкой, Дрожит и млеет мое существо От этой мысли сладкой.
I Бог любви ликует в сердце, И в груди гремят фанфары: Венценосице виват! Слава царственной Помарэ!
В почтовом возке мы катили, Касаясь друг друга плечом. Всю ночь в темноте мы шутили, Болтали — не помню, о чем.
Сволочинский и Помойский — Кто средь шляхты им чета? — Бились храбро за свободу Против русского кнута.
Как ни прекрасен — полон мук Сон этой жизни краткой; Измучил он меня своей Жестокой лихорадкой.
Что винить Европу, зная Непокорный норов бычий? Золотых дождей добычей Не могла не стать Даная.
У кого есть много, тот Еще более возьмет; А как мало, у того И последнее уйдет. Если ж нету ничего, В
Несчастье скрутит одного, Другому не под силу счастье; Одних мужская злоба губит, Других — избыток женской страсти.
Я жалил стихом и ночью и днем Мужчин и девиц степенных — Дурачеств много творил я притом, С умом же пропал
Для движенья — труд нелишний! — Две ноги нам дал всевышний, Чтоб не стали мы все вместе, Как грибы, торчать на месте.
В часах песочная струя Иссякла понемногу. Сударыня ангел, супруга моя, То смерть меня гонит в дорогу.
Во дворце толедском трубы Зазывают всех у входа, Собираются на диспут Толпы пестрые народа.
Как твой пастух, немалый срок Мою овечку я стерег. С тобой делил еду свою, В жару водил тебя к ручью
Мой день был ясен, ночь моя светла. Всегда венчал народ мой похвалами Мои стихи. В сердцах рождая пламя
Аббат Вальдгема тяжело Вздохнул, смущенный вестью, Что саксов вождь — король Гарольд — При Гастингсе
Вспорхнет и опустится снова На волны ручья лесного, Над гладью, сверкающей, как бирюза, Танцует волшебница стрекоза!
«О Брут, где Кассий, где часовой, Глашатай идеи священной, Не раз отводивший душу с тобой В вечерних
Так говорит душа: «О тело! Я одного бы лишь хотела: С тобой вовек не разлучаться, С тобой во мрак и в