Стихи Гейне Генриха

Твои глаза — сапфира два, Два дорогих сапфира. И счастлив тот, кто обретет Два этих синих мира.

Женское тело — те же стихи! Радуясь дням созиданья, Эту поэму вписал господь В книгу судеб мирозданья.

Не знаю, о чем я тоскую. Покоя душе моей нет. Забыть ни на миг не могу я Преданье далеких лет.

Беседка. И вечер. И запахи сада. В молчанье сидим у окошка мы снова. От месяца льется и жизнь и отрада.

Я чашу страсти осушил Всю до последнего глотка, Она, как пунш из коньяка, Нас горячит, лишая сил.

Беер-Меер! Кто кричит? Меер-Беер! Где горит? Неужели это роды? Чудеса! Игра природы! Он рожает, спору нет!

«Я, — сказала Афродита, — Не настолько безрассудна, Чтоб отдаться без гарантий: Нынче всем живется трудно».

По рельсам, как молния, поезд летел, Пыхтя и лязгая грозно. Как черный вымпел, над мачтой-трубой Реял

Кошка была стара и зла, Она сапожницею слыла; И правда, стоял лоток у окошка, С него торговала туфлями

Каждый день, зари прекрасней, Дочь султана проходила В час вечерний у фонтана, Где, белея, струи плещут.

Вот она — Америка! Вот он — юный Новый Свет! Не новейший, что теперь, Европеизован, вянет, — Предо мною

Землю губит злой недуг. Расцветет — и вянет вдруг Все, что свежестью влекло, Что прекрасно и светло.

Когда тебя женщина бросит, — забудь, Что верил ее постоянству. В другую влюбись или трогайся в путь.

Богатых можно приобресть Лишь плоской лестью нам с тобой: Ведь деньги плоски, милый мой, И плоская нужна им лесть.

Как пеликан, тебя питал Я кровью собственной охотно, Ты ж в благодарность поднесла Полынь и желчь мне

Цветы, что Матильда в лесу нарвала И, улыбаясь, принесла, Я с тайным ужасом, с тоскою Молящей отстранил рукою.

За столиком чайным в гостиной Спор о любви зашел. Изысканны были мужчины, Чувствителен нежный пол.

Благоуханий кухни дольной Понюхал вволю я, друзья! Земная жизнь была привольной, Блаженной жизнью для меня.

Вечереет. Поздним летом Пахнет в рощах задремавших. Золотой на небе синем Светит месяц кротким светом.

Пусть кровь течет из раны, пусть Из глаз струятся слезы чаще. Есть тайная в печали страсть, И нет бальзама

Вечность, ох, как ты долга! Потерял векам я счет. Долго жарюсь я, но ад До сих пор жаркого ждет.

Земные страсти, что горят нетленно, Куда идут, когда в земле мы сгнили? Они идут туда, где раньше были

Сквозь чащу леса вперед и вперед Спешит одинокий рыцарь. Он в рог трубит, он песни поет, Душа его веселится.

Они мои дни омрачали Обидой и бедой, Одни — своей любовью, Другие — своей враждой. Мне в хлеб и вино

Видим мы в арабских сказках, Что в обличий зверином Ходят часто чародеем Заколдованные принцы.

Отстрани со лба венок ты, На ушах нависший пышно, Бер, чтобы свободней мог ты Внять мой лепет, еле слышный.

Двое перед разлукой, Прощаясь, подают Один другому руку, Вздыхают и слезы льют. А мы с тобой не рыдали

Кто влюбился без надежды, Расточителен, как бог. Кто влюбиться может снова Без надежды — тот дурак.

Много женщин — много блошек, Много блошек — зуду много. Пусть кусают! Этих крошек Вы судить не смейте строго.

Блеклый розан, пыльный локон, Кончик банта голубого, Позабытые записки, Бредни сердца молодого, — В пламя

«Мы, бургомистр, и наш сенат, Блюдя отечески свой град, Всем верным классам населенья Сим издаем постановленье.

Скрипки, цитры, бубнов лязги! Дщери Иаковлевы в пляске Вкруг златого истукана, Вкруг тельца ликуют. Срам!

Удача — резвая плутовка: Нигде подолгу не сидит, — Тебя потреплет по головке И, быстро чмокнув, прочь спешит.

Сам суперкарго мингер ван Кук Сидит погруженный в заботы. Он калькулирует груз корабля И проверяет расчеты.

Пфальцграфиня Ютта на легком челне Ночью по Рейну плывет при луне. Служанка гребет, госпожа говорит

Из окон монастыря В темноту ночей безлунных Льется свет. Обитель полнят Призраки монахинь юных.

I Брось свои иносказанья И гипотезы святые! На проклятые вопросы Дай ответы нам прямые! Отчего под ношей

Во сне я вновь стал юным и беспечным — С холма, где был наш деревенский дом, Сбегали мы по тропкам бесконечным

Жил некий пудель, и не врут, Что он по праву звался Брут. Воспитан, честен и умен, Во всей округе прославился

«Я в Ниле младенцев топить не велю, Как фараоны-злодеи. Я не убийца невинных детей, Не Ирод, тиран Иудеи

Страсть сказала богу песен, Что потребует залога Прежде, чем ему отдаться, — Жить так трудно и убого.

Идет конец — в том нет сомненья, К чертям идут любовь, волненья. Освобожденною душой Вкуси прохладу и

Поистине, мы образуем Курьезнейший дуэт. Любовница еле ходит, Любовник тощ, как скелет. Она страдает

Недобрый дух в недобрый день Тебе вручил убийцы нож кровавый. Не знаю, кто был этот дух, Но рану жгло

Пока лежал я без заботы, С Лаурой нежась, Лис-супруг Трудился, не жалея рук, — И утащил мои банкноты.

Угасает мирно царь, Ибо знает: впредь, как встарь, Самовластье на престоле Будет чернь держать в неволе.

Правдивая история, заимствованная из старинных документов и переложенная в изящные немецкие стихи.

Прошли года! Но замок тот Еще до сей поры мне снится. Я вижу башню пред собой, Я вижу слуг дрожащих лица

Немецкий Михель был с давних пор Байбак, не склонный к проказам, Я думал, что Март разожжет в нем задор

В вас, солнце, звезды и луна, Мощь вседержителя видна. Чуть праведник на небо глянет — Творца хвалить