Грустные стихи Иосифа Бродского

Л. В. Лифшицу Я всегда твердил, что судьба — игра. Что зачем нам рыба, раз есть икра. Что готический

Шум ливня воскрешает по углам салют мимозы, гаснущей в пыли. И вечер делит сутки пополам, как ножницы

Сначала в бездну свалился стул, потом — упала кровать, потом — мой стол. Я его столкнул сам.

Предпоследний этаж раньше чувствует тьму, чем окрестный пейзаж; я тебя обниму и закутаю в плащ, потому

Как жаль, что тем, чем стало для меня твоё существование, не стало моё существование для тебя.

Я пришёл к Рождеству с пустым карманом. Издатель тянет с моим романом. Календарь Москвы заражён Кораном.

Ни тоски, ни любви, ни печали, ни тревоги, ни боли в груди, будто целая жизнь за плечами и всего полчаса впереди.

Волосы за висок между пальцев бегут, как волны, наискосок, и не видно губ, оставшихся на берегу, лица

На прения с самим собою ночь убив, глотаешь дым, уже не прочь в набрякшую гортань рукой залезть.

Сознанье, как шестой урок, выводит из казённых стен ребёнка на ночной порог. Он тащится во тьму затем

В эту зиму с ума я опять не сошёл. А зима, глядь, и кончилась. Шум ледохода и зелёный покров различаю.

Сумев отгородиться от людей, я от себя хочу отгородиться. Не изгородь из тесаных жердей, а зеркало тут

Теперь так мало греков в Ленинграде, что мы сломали Греческую церковь, дабы построить на свободном месте

Вполголоса — конечно, не во весь — прощаюсь навсегда с твоим порогом. Не шелохнется град, не встрепенется

Отказом от скорбного перечня — жест большой широты в крохоборе! — сжимая пространство до образа мест

Заморозки на почве и облысенье леса, небо серое цвета кровельного железа. Выходя во двор нечётного октября

День назывался «первым сентября». Детишки шли, поскольку — осень, в школу. А немцы открывали полосатый