Стихи Игоря Северянина

Смерть над миром царит, а над смертью — любовь! Мирра Лохвицкая «Смерть над миром царит, а над смертью — любовь!

Живи, как хочешь, как умеешь, Как можешь — но живи! Живи! Ты обезжизниться не смеешь Запретом жизни и любви.

Ты шел дорогою проезжей, И был твой шаг трудолюбив. А я парил в лазури вещей, Весь мир в осколки раздробив!

Ты так напугана, должно быть Еще с младенчества, что я Весь трепещу глазами трогать Неосторожными тебя.

Кончается октябрь, бесснежный и туманный. Один день — изморозь. Тепло и дождь — другой. Безлистый лес

Я несомненно скверный патриот, Но я могу не радоваться бою У петербургских западных ворот: Быть может

Яблоновые рощи на отлогих зеленых и приветливых склонах Говорят о весеннем белорозовом нежном и мятежном

Отпенился фруктовый сад. И рьян Луч солнечный, встревожив ароматы. Незримая душа струится мяты, И с ней

Ты никого не любишь: ни меня, Ни третьего, ни пятьдесят второго. Ты попросту немного не здорова: Дня

Я к морю сбегаю. Назойливо лижет Мне ноги волна в пене бело-седой, Собою напомнив, что старость все ближе

Да воля сбудется Твоя! Лейтенант С. Как потрясен невыразимо Ужасной вестью целый свет: У дальних берегов

Что значит — одну любить? Что значит — с одною жить? Зачем же так много дев, И в каждой есть свой напев?

Меж Тойлою и Пюхаеги — Ложбина средь отвесных гор. Спускаясь круто к ней в телеге, Невольно поднимаешь взор.

Я речь держу… Да слушает, кто хочет! — Черствеет с каждым днем суровый мир. Порок гремит, сверкает и грохочет.

С тех пор, как Эрик приехал к Ингрид в ее Сияиж, И Грозоправа похоронили в дворцовом склепе, Ее тянуло

Разноцветно поют фонарики, Озеркаленные заливом, И трелят на флейтах арийки Гейши, подобные сливам.

Ах, скорее бы дожить до встречи дня, Дня того, когда я больше жить не буду И когда, что сердце прятало

На «Сказках Гофмана», зимою, Я был невольно потрясен И больно уязвлен толпою, Нарушившей чаруйный сон

Погасли пламенные похороны Поэта, спящего в мечте… Да озарится имя Фофанова В земной рутине и тщете!

В мое окно глядит луна. Трюмо блистает элегантное. Окно замерзло бриллиантное. Я онемела у окна.

Ее раздольный голос так стихиен, Крылат, правдив и солнечно-звенящ. Он убедителен, он настоящ, Насыщен

Посвящается Льву Толстому Сын мира — он, и мира он — отец. Гигантское светило правды славной.

Мы помолимся, когда придем на вынос: Господи! Спаси нас, Господи, спаси нас! И подумаем, склоняясь над

Berrin, Gourmets, Rabon, Ballet, Иванов, Кучкуров и Кестнер Сияли в петербургской мгле — Светил верхушечных

Я не лгал никогда никому, Оттого я страдать обречен, Оттого я людьми заклеймен, И не нужен я им потому.

Тобою услаждаясь ежечасно, Мне никогда тобой не досладиться: Ты, как Балькис опасная, прекрасна, Как

Аллеей лиственниц иду вдоль озера. Вода прозрачная у самых ног. Навстречу девушка мелькает розово, Чтобы

Лаэрт, Лаэрт, мой милый, Возлюбленный Лаэрт! Сейчас я получила Сиреневый конверт. Чего вы рот раскрыли

Моя улыбка слезы любит, Тогда лишь искренна она, Тогда лишь взор она голубит — И в душу просится до дна.

Глупец и трус способны жизнь любить: Кто понял жизнь — тому надежды нет. Но я живу и даже жажду жить

Солнце — мой щит от ночного щемящего ужаса. Я прибегаю ко власти Высоких Защит. С первым лучом да отпрянет

У шоколаднотелой Персюльки В ушах забавно-пестрые висюльки. На побережье северной реки Она сидит в сквозной