Стихи Константина Бальмонта
В некотором царстве, за тридевять земель, В тридесятом государстве — Ой звучи, моя свирель!
Я спросил у свободного Ветра, Что мне сделать, чтоб быть молодым. Мне ответил играющий Ветер «Будь воздушным
Начертивши ножом Круговую черту, Углем ее обведя, И зажженной лучиной как глазом змеиным глядя.
(заговор) Заря-Заряница, Красная Девица, Красная Девица, полуночница. Красные губы, Белые зубы, Светлые
Постои. Мне кажется, что я о чем-то позабыл. Чей странный вскрик: «Змея! Змея!» — чей это возглас был?
Все то, что существует во вселенной, — Окутано в воздушную одежду, Окружено Создателем всего.
Как страшно-радостный и близкий мне пример, Ты все мне чудишься, о, царственный Бодлер, Любовник ужасов
Как паук в себе рождает паутину, И, тяжелый, создает воздушность нитей, — Как художник создает свою картину
Колибри, птичка-мушка, бесстрашная, хоть малая, Которой властью Солнца наряд цветистый дан, Рубиновая
Мой крик был бы светлым и юным, — Не встретив ответа, он сделался злым. И предал я дух свой перунам
Кто играет на опушке? Чей там звонкий слышен сон? Тонкий, тонкий, как в игрушке, Говорит хрустальный звон.
Медленно, тягостно, в русла забытые Воды вступают уставшие. Время, пространство, мысли изжитые, Снова
О, да, их имена суть многи, Чужда им музыка мечты. И так они серо-убоги, Что им не нужно красоты.
Все, что любим, все мы кинем, Каждый миг для нас другой: — Мы сжились душой морской С вечным ветром
Змей темно-желтый, чье дыханье — яд, Чей смертоносен вечно-жадный взгляд, Глядит, — и близ него дрожит
Цветок и воздух, смущенный эхом, То полный плачем, то полный смехом. Цветок нарцисса, и звук заветный
Нет, мне никто не сделал столько зла, Как женщина, которая твердила Мне каждый миг. «Люблю тебя, люблю!
Она так шумно-весела, И так светла, — Как между скал певучий ключ, Как яркий луч. В ней все любовь, в
Легкий слой чуть выпавшего снегa, Серп Луны в лазури бледно-синей, Сеть ветвей, узорная их нега, Кружевом
Мы — несколько маленьких раковин близ кипенья бессмертных морей. Мы — несколько пенных узорностей, летим
Я бросил весело бокал. Ребенок звонко хохотал. Спросил его, чего он так. Сквозь смех он молвил мне: — Чудак!
Три полудницы-девицы У лесной сошлись криницы, Час полдневный в этот миг Прозвенел им в ветках, в шутку
Мне все равно: царем ли быть могучим, Иль мудрецом, средь отреченных книг, Иль облаком, бегущим к дальним
Бог входит в существа, как Солнце сквозь окно, Когда оно встает за гранью кругозора. Откроем занавес
Ворон, Филин, и Сова, Слуги Чернобога, Ваша слава век жива, С вами вещие слова, Тайная дорога.
Ранним утром я видал, Как белеют маргаритки. Я видал, меж тяжких скал, Золотые слитки. В раннем детстве
Был Садко молодец, молодой Гусляр, Как начнет играть, пляшет млад и стар. Как начнут у него гусли звончаты
Я сомкнул глаза усталые, Мира больше нет. Плачьте, плачьте, запоздалые, Светит вам лишь поздний свет.
Пожалейте, люди добрые, меня, Мне уж больше не увидеть блеска дня. Сам себя слепым я сделал, как Эдип
Мне снятся поразительные сны. Они всегда с действительностью слиты, Как в тающем аккорде две струны.
Отчего ты, Горе, зародилося? Зародилось Горе от земли сырой, Из-под камня серого явилося, Под ракитой
— Тетенька, тетенька, миленькая, Что ты такая уныленькая? Или не рада, что к нам из села В город пошла
Сестры, сестры, Лихорадки, Поземельный взбитый хор! Мы в Аду играли в прятки Будет! Кверху!
На бледно-лазурном стекле Расписаны ярко узоры. Цветы наклонились к земле, Скала убегает к скале, И видно
Мы боимся — мы делим — дробим Наш восторг пред возникшей картиной. О, хоть раз я хочу быть любим С беззаветностью
Черные вороны, воры играли над нами. Каркали. День погасал. Темными снами Призрак наполнил мне бледный бокал.
Эльзи! Красавица горной Шотландии! Я люблю тебя, Эльзи! Лунный луч проскользнул через высокое окно.
Я не из тех, чье имя легион, Я не из царства духов безымянных. Пройдя пути среди равнин туманных, Я увидал
Мне кажется, что я не покидал России, И что не может быть в России перемен. И голуби в ней есть.
О, царица светлых фей, Ты летаешь без усилий Над кустами орхидей, Над цветами белых лилий! Пролетаешь
Я шёл по лесу. Лес тёмный был Так странно зачарован. И сам кого-то я любил, И сам я был взволнован.
Помнишь, миленький дружок, Помнишь, деточка моя: «Петушок, да петушок, Золотой он гребешок», Сказку сказывал я.
Помню я, бабочка билась в окно. Крылышки тонко стучали. Тонко стекло, и прозрачно оно. Но отделяет от дали.
У неё глаза морского цвета, И живёт она как бы во сне. От весны до окончанья лета Дух её в нездешней стороне.
Когда расцветают гвоздики в лесах, Последние летние дни истекают. В гвоздиках июльские дни замыкают Ту
— Mamma, mamma! perch’e lo dicesti? — Figlia, figlia! perch’e lo facesti? * Из неумирающих разговоров
Запах солнца? Что за вздор! Нет, не вздор. В солнце звуки и мечты, Ароматы и цветы Все слились в согласный
Женщина — с нами, когда мы рождаемся, Женщина — с нами в последний наш час. Женщина — знамя, когда мы
Над ущельем осторожным, меж тревожных чутких скал, Перекличке горных духов в час рассвета я внимал.
Подвижная сфера зрачков, в изумруде текучем сужаясь, Расширяясь, сливает безмолвно привлеченную душу с душой.