Стихи Константина Бальмонта

Ворон, Филин, и Сова, Слуги Чернобога, Ваша слава век жива, С вами вещие слова, Тайная дорога.

Ранним утром я видал, Как белеют маргаритки. Я видал, меж тяжких скал, Золотые слитки. В раннем детстве

Был Садко молодец, молодой Гусляр, Как начнет играть, пляшет млад и стар. Как начнут у него гусли звончаты

Я сомкнул глаза усталые, Мира больше нет. Плачьте, плачьте, запоздалые, Светит вам лишь поздний свет.

Пожалейте, люди добрые, меня, Мне уж больше не увидеть блеска дня. Сам себя слепым я сделал, как Эдип

Мне снятся поразительные сны. Они всегда с действительностью слиты, Как в тающем аккорде две струны.

Отчего ты, Горе, зародилося? Зародилось Горе от земли сырой, Из-под камня серого явилося, Под ракитой

— Тетенька, тетенька, миленькая, Что ты такая уныленькая? Или не рада, что к нам из села В город пошла

Сестры, сестры, Лихорадки, Поземельный взбитый хор! Мы в Аду играли в прятки Будет! Кверху!

На бледно-лазурном стекле Расписаны ярко узоры. Цветы наклонились к земле, Скала убегает к скале, И видно

Мы боимся — мы делим — дробим Наш восторг пред возникшей картиной. О, хоть раз я хочу быть любим С беззаветностью

Черные вороны, воры играли над нами. Каркали. День погасал. Темными снами Призрак наполнил мне бледный бокал.

Эльзи! Красавица горной Шотландии! Я люблю тебя, Эльзи! Лунный луч проскользнул через высокое окно.

Я не из тех, чье имя легион, Я не из царства духов безымянных. Пройдя пути среди равнин туманных, Я увидал

Мне кажется, что я не покидал России, И что не может быть в России перемен. И голуби в ней есть.

О, царица светлых фей, Ты летаешь без усилий Над кустами орхидей, Над цветами белых лилий! Пролетаешь

Я шёл по лесу. Лес тёмный был Так странно зачарован. И сам кого-то я любил, И сам я был взволнован.

Помнишь, миленький дружок, Помнишь, деточка моя: «Петушок, да петушок, Золотой он гребешок», Сказку сказывал я.

Помню я, бабочка билась в окно. Крылышки тонко стучали. Тонко стекло, и прозрачно оно. Но отделяет от дали.

У неё глаза морского цвета, И живёт она как бы во сне. От весны до окончанья лета Дух её в нездешней стороне.

Когда расцветают гвоздики в лесах, Последние летние дни истекают. В гвоздиках июльские дни замыкают Ту

— Mamma, mamma! perch’e lo dicesti? — Figlia, figlia! perch’e lo facesti? * Из неумирающих разговоров

Запах солнца? Что за вздор! Нет, не вздор. В солнце звуки и мечты, Ароматы и цветы Все слились в согласный

Женщина — с нами, когда мы рождаемся, Женщина — с нами в последний наш час. Женщина — знамя, когда мы

Над ущельем осторожным, меж тревожных чутких скал, Перекличке горных духов в час рассвета я внимал.

Подвижная сфера зрачков, в изумруде текучем сужаясь, Расширяясь, сливает безмолвно привлеченную душу с душой.

В красоте музыкальности, Как в недвижной зеркальности, Я нашел очертания снов, До меня не рассказанных

Как различны мельканья красы В вековом, нам шумящем, буруне! У Литовцев был Праздник Росы, В изумрудном Июне.

Я людей повстречал на степи неоглядной, В беспредельном скитаньи своем, У костра, в час Луны предрассветно-прохладной

В окутанной снегом пленительной Швеции На зимние стекла я молча глядел, И ярко мне снились каналы Венеции

(славянское сказание) В начале времен Везде было только лишь Небо да Море. Лишь дали морские, лишь дали

В этой жизни смутной Нас повсюду ждет — За восторг минутный — Долгой скорби гнет. Радость совершенства

Как вещий сон волшебника-Халдея, В моей душе стоит одна мечта. Пустыня Мира дремлет, холодея, В Пустыне

Как воздушно в нежном сердце у меня! Чуть трепещут очертания страстей, Все видения оконченного дня, Все

Полу изломанный, разбитый, С окровавленной головой, Очнулся я на мостовой, Лучами яркими облитой.

Предчувствием бури окутан был сад. Сильней заструился цветов аромат. Узлистые сучья как змеи сплелись.

Мне грустно, Поэт Ты пойми не весталка я, И нет, не русалка я, лунно-холодная Я только любовница, бледная

Неуловимым виденьем, неотрицаемым взором, Он таится на плоскости стен, Ночью в хозяйских строениях бродит

Если в душу я взгляну, В ней увижу я волну, Многопенную, Неба нежную эмаль, Убегающую даль, И безбрежность

И человек в человеке увидел врага. То был первый великий грех. И человек в женщине увидел игрушку страстей своих.

Змея-Медяница, старшая меж змей, Зачем учиняешь изъяны, и жалить, и жалишь людсй? Ты, с медным гореньем

В старинном замке Джэн Вальмор, Красавицы надменной, Толпятся гости с давних пор, В тоске беспеременной

Змея-Медяница, иначе Медянка, Год целый бывает слепа. И пусть перед нею любая приманка, Она неподвижно-тупа.

Из-за дальних морей, из-за синих громад, Из-за гор, где шумит и гремит водопад, В твой альков я цветов

Как цветок я хочу расцвести И угаснуть без слова упрека, И в душе я сумею найти Бесконечный расцвет златоока.

Я припомнил слова, что приснились мечте В утро жизни, как нежное пение. И хоть я уж не тот, и хоть мысли

Круговидные светила — Без конца и без начала. Что в них будет, то в них было, Что в них нежность, станет жало.

Луна богата силою внушенья, Вокруг нее всегда витает тайна. Она нам вторит: «Жизнь есть отраженье, Но

Равнодушно я считаю Безучастное тик-так. Наслаждаюсь и страдаю, Вижу свет и вижу мрак. Я сегодня полновластен

В моих песнопеньях журчанье ключей, Что звучат все звончей и звончей. В них женственно-страстные шепоты