Стихи Маргариты Алигер
По всей земле, во все столетья, великодушна и проста, всем языкам на белом свете всегда понятна красота.
Идет спектакль,- испытанное судно, покинув берег, в плаванье идет. Бесповоротно, слаженно и трудно, весь
Высокочтимые Капулетти, глубокоуважаемые Монтекки, мальчик и девочка — это дети, В мире прославили вас навеки!
Лес расписан скупой позолотой, весела и бесстрашна душа, увлеченная странной заботой, существующая не спеша.
Опять они поссорились в трамвае, не сдерживаясь, не стыдясь чужих… Но, зависти невольной не скрывая
Летний день заметно убывает. Августовский ветер губы сушит. Мелких чувств на свете не бывает.
Да останутся за плечами иссык-кульские берега, ослепительными лучами озаряемые снега, и вода небывалой
Над полем медленно и сонно заката гаснет полоса. Был день, как томик Стивенсона, где на обложке паруса.
Прошли года, затягивая шрамы, как след в песке — касание волны, и пряничные вяземские храмы стоят, как
С пулей в сердце я живу на свете. Мне еще нескоро умереть. Снег идет. Светло. Играют дети. Можно плакать
Тополей влюбленное цветенье вдоль по Ленинградскому шоссе… Первое мое стихотворенье на твоей газетной
Сквозь перезревающее лето паутинки искрами летят. Жарко. Облака над сельсоветом белые и круглые стоят.
И все-таки настаиваю я, и все-таки настаивает разум: виновна ли змея в том, что она змея, иль дикобраз
Крестьянский дом в Пасанаури. Ночлега доброго уют. …Вдали играют на чонгури и песню юноши поют.
Мы будем суровы и откровенны. Мы лампу закроем газетным листом. О самом прекрасном, о самом простом разговаривать будем мы.
Поручик двадцати шести годов, прости меня, прости за то, что дважды двадцать шесть на свете я была и есть.
Все мне снится: весна в природе. Все мне снится: весны родней, легкий на ногу, ты проходишь узкой улицею моей.
Как странно томит нежаркое лето звучаньем, плывущим со всех сторон, как будто бы колокол грянул где-то
Откуда б я ни уезжала, перед отъездом всякий раз тужу: все впопыхах, вое мало! Не дожила, не додышала…
Я хочу быть твоею милой. Я хочу быть твоею силой, свежим ветром, насущным хлебом, над тобою летящим небом.
Что за ночь на свете, что за ночь! Тихо как… Сейчас случится чудо. Я услышу голос твой: «Мне худо!
Подживает рана ножевая. Поболит нет-нет, а все не так. Подживает, подавая знак: — Подымайся!
Я вижу в окно человека, который идет не спеша по склону двадцатого века, сухую листву вороша.
Осень только веялась за работу, только вынула кисть и резец, положила кой-где позолоту, кое-где уронила
У вас, наверно, осень хороша! Легко откинув голову без шапки, пройти бы мне аллеей, вороша сухой листвы
Три с лишком. Почти что четыре. По-нашему вышло. Отбой. Победа — хозяйка на пире. Так вот ты какая собой!
Этого года неяркое лето. В маленьких елках бревенчатый дом. Август, а сердце еще не согрето.
Несчетный счет минувших дней неужто не оплачен? …Мы были во сто крат бедней и во сто крат богаче.
Что не по нас — мы скажем иногда: — При коммунизме будет по-другому.— А по-какому? Движутся года.
Мне новый день — как новый человек, с другим характером, другой судьбою. Он вышел рано. Гор, морей и
Люди мне ошибок не прощают. Что же, я учусь держать ответ. Легкой жизни мне не обещают телеграммы утренних газет.
Уже сентябрь за окном, уже двенадцать дней подряд все об одном и об одном дожди-заики говорят.
Прошу тебя, хоть снись почаще мне. Так весело становится во сне, так славно, словно не было и нет нагроможденных
В южном городе был день морозный. Море поседело в этот день. Нам прочла учительница грозный, краткий
А разве ты не думаешь о прежнем? …Над чайханой горели огоньки. Бараньим жиром и железным стержнем пылающие
А наши судьбы, помыслы и слава, мечты, надежды, радость и беда — сейчас еще расплавленная лава, текущая
Тем не менее приснилось что-то. …Но опять колесный перестук. После неожиданного взлета я на землю опускаюсь вдруг.
Я все плачу — я все плачу — плачу за каждый шаг. Но вдруг — бывает!— я хочу пожить денек за так.
Мне жалко радостей ребячьих, которых больше в мире нет,- одесских бубликов горячих, дешевых маковых конфет.
В кибитках у колодцев ночевать случалось и неделями подряд. Хозяева укладывали спать ногами к Мекке,—
Есть в Восточной Сибири деревня Кукой горстка изб над таежной рекой. За деревней на взгорье — поля и
Милые трагедии Шекспира! Хроники английских королей! Звон доспехов, ликованье пира, мрак, и солнце, и
Первый шорох, первый голос первого дрозда. Вспыхнула и откололась поздняя звезда. Все зарделось, задрожало…
Какая осень! Дали далеки. Струится небо, землю отражая. Везут медленноходые быки тяжелые телеги урожая.
Стихи должны поэту сниться по сотне памятных примет. Как пешеходу в зной — криница, глухому — утренняя
Вошла в мою душу откуда-то с тыла. Никто и не ждал и не думал о ней. Но вдруг оказалось: душа не остыла
Коптилки мигающий пламень. Мы с Диккенсом в доме одни. Во мраке горят перед нами больших ожиданий огни.
Я хожу широким шагом, стукну в дверь, так будет слышно, крупным почерком пишу. Приглядел бы ты за мною
Я в комнате той, на диване промятом, где пахнет мастикой и кленом сухим, наполненной музыкой и закатом
Крутой обрыв родной земли, летящий косо к океану, от синевы твоей вдали тебя я помнить не устану.