Стихи Михаила Зенкевича

Еще вдали под первою звездою Звенело небо гоготом гусей, Когда с обрыва, будто пред бедою, Вдруг каркнул

Вы — хищная и нежная. И мне Мерещитесь несущеюся с гиком За сворою, дрожащей на ремне, На жеребце степном

Видел я, как от напрягшейся крови Яростно вскинув трясущийся пах, Звякнув железом, заросшим в ноздрях

Который год мечтаю втихомолку — Сменить на книжный шкаф простую полку И сборники стихов переплести.

За нивами настиг урон Леса. Обуглился и сорван Лист золотой. Какая прорва На небе галок и ворон!

На взмыленном донце, смиряя горячий Разбег раззадоренных, зарвавшихся свор, Из покрасневшего осинника

Когда пред ночью в огненные кольца Оправлен череп, выпитый тоской,- Я вспомню старика народовольца, Привратника

Железносонный, обвитый Спектрами пляшущих молний, Полярною ночью безмолвней Обгладывает тундры Океан

Вы помните?.. девочка, кусочки сала Нанизавши на нитку, зимою в саду На ветки сирени бросала Зазябшим

Я помню, как девушка и тигр шаги На арене сближали и, зарницы безмолвнее, В глаза, где от золота не видно

Весь день звенит в ушах пронзительный (как скрежет Гвоздей иль грифелей, водимых по стеклу), Высокий

Ночь такая, как будто на лодке Золотистым сияньем весла Одесситка, южанка в пилотке, К Ланжерону меня довезла.

Толпу поклонников, как волны, раздвигая, Вы шли в величье красоты своей, Как шествует в лесах полунагая

Топит золото, топит на две зари Полуночное солнце, а за фабричной заставой И за топкими кладбищами праздник

Пусть там далеко в подкове лагунной Лучезарно стынет Великий Океан И, выгнувши конусом кратер лунный.

Твой сон передрассветный сладок, И дразнит дерзкого меня Намеками прозрачных складок Чуть дышащая простыня.

За золотою гробовою крышкой Я шел и вспоминал о нем в тоске — Был в тридцать лет мечтаталем, мальчишкой

В тобой достигнутое равновесье, О Франция, поверить не могу, Когда на предполярном поднебесье Ручных

Хотелось в безумье, кровавым узлом поцелуя Стянувши порочный, ликерами пахнущий рот, Упасть и, охотничьим

Под мясной багряницей душой тоскую, Под обухом с быками на бойнях шалею, Но вижу не женскую стебельковую

По залу бальному она прошла, Метеоритным блеском пламенея. Казалась так ничтожна и пошла Толпа мужчин

Смотри — Солнечную гирю тундрового мая, Булькающую золотом и платиной изнутри, Вскинул полюс, медленно выжимая.

Дрожа от взнузданного пыла, В лицо швыряя мне землей, Вся в мыльном серебре кобыла Блистает шерстью вороной.

I Ни одной звезды. Бледнея и тая, Угасает месяц уже в агонии. Провозвестница счастья, только ты, золотая

Залита красным земля. От золота не видно ни зги И в пламени тьмы мировой Сквозь скрежеты, визги и лязги

Утомилось ли солнце от дневных величий, Уронило ль голову под гильотинный косырь,- Держава расплавленная

В поднебесье твоего безбурного лица Не я ль на скаку, встряхнув рукавицей, Позволил каменной грудью взвиться

И у тигра есть камышовое логово, И он, усталый от ночных охот. Налакомившийся сладким мясом двуногого

После скорости молнии в недвижном покое Он лежал в воронке в обломках мотора,- Человеческого мяса дымящееся

Тягостны бескрасные дни. Для мужчины — охотника и воина Сладостна искони Не стервятина, а убоина.

Безумец! Дни твои убоги, А ты ждешь жизни от любви,- Так лучше каторгой в остроге Пустую душу обнови.

Пред десятками загонов пурпурные души Из вскрытых артерий увлажняли зной. Молодцы, окончив разделку туши

С коих-то пор, Тысячетелетья, почай что, два, Выкорчевал темь лесную топор, Под сохой поникала ковыль-трава.

Под соснами в вереске лиловом Сыпучие бугры. И солнца вечером в дыму багровом Угарные шары.

Я вновь верхом в пространствах, взрытых Плугами солнцу и ветрам, И слышу предзакатный гам Грачей прожорливых, несытых.

Дыханье мощное в жерло трубы лилось, Как будто медное влагалище взывало, Иссохнув и изныв. Трехгодовалый

И смертные счастливцы припадали На краткий срок к бессмертной красоте Богинь снисшедших к ним — священны

О, прости, о прости меня моя Беатриче Без твоего светоносного тела впереди Я обуздывал тьму первозданных

Средь нечистот голодная грызня Собак паршивых. В сутолке базара, Под пыльной, душною чадрою дня, Над

Стал прощаться, и в выцветших скорбных глазах, В напряжённости всех морщин Затаился у матери старческий

Над взморьем пламенем веселым Исходит медленно закат, И женские тела за молом Из вод сиреневых сквозят.

Уже подростки выбегли для встречи К околице на щелканье вдали. Переливается поток овечий С шуршаньем

I Котомкою стянуты плечи, Но сердцу и груди легко. И солон сыр горный, овечий, И сладостно коз молоко.

С черным караваем, с полотенцем белым, С хрустальной солонкой На серебряном подносе Тебя встречаем: Добро

Жарким криком почуяв средь сна, Что подходит волна огневая, Петухи встрепенулись, срывая Саван ночи из

Подсолнух поздний догорал в полях, И, вкрапленный в сапфировых глубинах, На легком зное нежился размах

В купоросно-медной тверди, В дымном мареве полей Гнутся высохшие жерди У скрипучих журавлей.

Как будто черная волна Под быстроходным волнорезом, С зеленой пеной под железом Ложится справа целина.

Вот она, Татарская Россия, Сверху — коммунизм, чуть поскобли… Скулы-желваки, глаза косые, Ширь исколесованной земли.

Голубых глубин громовая игра, Мая серебряный зык. Лазурные зурны грозы. Солнце, Гелиос, Ра, Даждь И мне