Стихи Наума Коржавина

Я пока еще не знаю, Что есть общего у нас. Но все чаще вспоминаю Свет твоих зеленых глаз. Он зеленый

От дурачеств, от ума ли Жили мы с тобой, смеясь, И любовью не назвали Кратковременную связь, Приписав

Люди пашут каждый раз опять. Одинаково — из года в год. Почему-то нужен нам полет, Почему-то скучно нам пахать.

Мне каждое слово Будет уликою Минимум На десять лет. Иду по Москве, Переполненной шпиками, Как настоящий поэт.

Так в памяти будет: и Днепр, и Труханов, И малиноватый весенний закат… Как бегали вместе, махали руками

Стопка книг… Свет от лампы… Чисто. Вот сегодняшний мой уют. Я могу от осеннего свиста Ненадолго укрыться тут.

Нет! Так я просто не уйду во мглу, И мне себя не надо утешать. Любимая потянется к теплу, Друзья устанут

(За книгой Пушкина) Все это так: неправда, зло, забвенье… Конец его друзей (его конец). И столько есть

Что для меня этот город Сим? Он так же, как все, прост. Но там я впервые встретился с ним, Вставшим во

Меня, как видно, Бог не звал И вкусом не снабдил утонченным. Я с детства полюбил овал, За то, что он

То свет, то тень, То ночь в моем окне. Я каждый день Встаю в чужой стране. В чужую близь, В чужую даль

Уютный дом, а за стеною вьюга, И от нее слышнее тишина… Три дня не видно дорогого друга. Два дня столица

Все было днем… Беседы… Сходки… Но вот армяк мужицкий снят, И вот он снова — князь Кропоткин, Как все

Возьму обижусь, разрублю, Не в силах жить в аду… И разлюбить — не разлюблю, А в колею войду.

Знаешь, тут не звезды. И не просто чувство. Только сжатый воздух Двигает в искусстве. Сжатый до обиды

Милая, где ты? — повис вопрос. Стрелки стучат, паровоз вздыхает… Милая, где ты? Двенадцать верст Нас

Неужели птицы пели, Без пальто гуляли мы? Ранний март в конце апреля Давит призраком зимы. Холод неба

Как ты мне изменяла. Я даже слов не найду. Как я верил в улыбку твою. Она неотделима От высокой любви.

Все это было, было, было: И этот пар, и эта степь, И эти взрывы снежной пыли, И этот иней на кусте.

Девушка расчесывала косы, Стоя у брезентовой палатки… Волосы, рассыпанные плавно, Смуглость плеч туманом

Жить и как все, и как не все Мне надоело нынче очень. Есть только мокрое шоссе, Ведущее куда-то в осень.

Мне — то ли плакаться всегда, То ль все принять за бред… Кричать: «Беда!»?.. Но ведь беда — Ничто во

Иначе писать не могу и не стану я. Но только скажу, что несчастная мать. А может, пойти и поднять восстание?

…Столетье промчалось. И снова, Как в тот незапамятный год — Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет.

Вспомнишь ты когда-нибудь с улыбкой, Как перед тобой, щемящ и тих, Открывался мир,- что по ошибке Не

Гуляли, целовались, жили-были… А между тем, гнусавя и рыча, Шли в ночь закрытые автомобили И дворников

Нелепые ваши затеи И громкие ваши слова… Нужны мне такие идеи, Которыми всходит трава. Которые воздух

Есть у тех, кому нету места, Обаянье — тоска-змея. Целоваться с чужой невестой, Понимать, что она — твоя.

1 Ты б радость была и свобода, И ветер, и солнце, и путь. В глазах твоих Бог и природа И вечная женская суть.

Весна, но вдруг исчезла грязь. И снова снегу тьма. И снова будто началась Тяжелая зима. Она пришла, не

Вьюга воет тончайшей свирелью, И давно уложили детей… Только Пушкин читает ноэли Вольнодумцам неясных мастей.

Не надо, мой милый, не сетуй На то, что так быстро ушла. Нежданная женщина эта Дала тебе все, что смогла.

Еще в мальчишеские годы, Когда окошки бьют, крича, Мы шли в крестовые походы На Лебедева-Кумача.

В наши трудные времена Человеку нужна жена, Нерушимый уютный дом, Чтоб от грязи укрыться в нем.

Уже июнь. Темней вокруг кусты. И воздух — сух. И стала осень ближе. Прости меня, Господь… Но красоты

Сначала не в одной груди Желанья мстить еще бурлили, Но прозревали: навредит! И, образумившись, не мстили.

Небо за пленкой серой. В травах воды без меры: Идешь травяной дорожкой, А сапоги мокры… Все это значит осень.

Можем строчки нанизывать Посложнее, попроще, Но никто нас не вызовет На Сенатскую площадь. И какие бы

Кто на кладбище ходит, как ходят в музеи, А меня любопытство не гложет — успею. Что ж я нынче брожу

Календари не отмечали Шестнадцатое октября, Но москвичам в тот день — едва ли Им было до календаря.

Я раньше видел ясно, как с экрана, Что взрослым стал и перестал глупить, Но, к сожаленью, никакие раны

Не верь, что ты поэта шире И более, чем он, в строю. Хоть ты решаешь судьбы мира, А он всего только свою.

Я жил. И все не раз тонуло. И возникало вновь в душе. И вот мне двадцать пять минуло, И юность кончилась уже.

Хотеть. Спешить. Мечтать о том ночами! И лишь ползти… И не видать ни зги… Я, как песком, засыпан мелочами…

Ты разрезаешь телом воду, И хорошо от неги водной, В воде ты чувствуешь свободу. А ты умеешь быть свободной.

Предельно краток язык земной, Он будет всегда таким. С другим — это значит: то, что со мной, Но — с другим.

Все, с чем Россия в старый мир врывалась, Так что казалось, что ему пропасть,— Все было смято… И одно

Иль впрямь я разлюбил свою страну?- Смерть без нее и с ней мне жизни нету. Сбежать? Нелепо.

Мы испытали все на свете. Но есть у нас теперь квартиры — Как в светлый сон, мы входим в них.

Что же! Здравствуй, Москва. Отошли и мечты и гаданья. Вот кругом ты шумишь, вот сверкаешь, светла и нова