Стихи Ольги Седаковой

Однажды, когда я умру до конца и белый день опадет с лица, услышу я, как спросонок: по тонким дранкам

О жизни линялой, о блюдце разбитом, о лестнице шаткой… А там, говорит, темнота, но она не мешает, она

То в теплом золоте, в широких переплетах, а то в отрепье дорогом ты глаз кормилица, как ласточка, крылатых

Ветер прощанья подходит и судит. Видит едва ли и слышит едва. И, как не знавшие грамоте люди, мы повторяем

ПОСВЯЩЕНИЕ Помни, говорю я, помни, помни, говорю и плачу: все покинет, все переменится и сама надежда убивает.

1 Для кого приходит радость, для кого приходит горе – ни тому и ни другому мы не будем удивляться и завидовать не будем.

Там, на горе, у которой в коленях последняя хижина, а выше никто не хаживал; лба которой не видывали

Боковые башни, вежи, шпили, каменная темнота. Все труды, которые любили или замышляли на века – никель

«Не так даю, как мир дает», не так: всё, и сразу, и без размышлений, без требований благодарности или

Непонятные дети, и холод, и пряжа, конский след и неведомый снег говорили: у вас – мы не знаем, у нас

Дом в метели, или огонь в степи, или село на груди у косматой горы, или хибара на краю океана, который

Душа воспитала шиповник, как братьев его – чернозем. Когда вас никто не упомнит, шиповник помянет добром.

Спи, а мы поговорим. Три восточные царя водят пальцем по бумаге и, губами шевеля, слог приклеивают к

Так мы и ехали: то ли в слезах, то ли больно от белого света. Я поглядела кругом, чтоб увидеть, как видимо это.

В ореховых зарослях много пустых колыбелей. Умершие стали детьми и хотят, чтобы с ними сидели, чтоб их

Поэзия земли не умирает. И здесь, на Севере, когда повалит снег, кузнечик замолчит. А вьюга заиграет

1 Есть некий дар, не больший из даров; как бы расположение шаров, почти бильярд – но если сразу сто

Знаете ли вы, карликовые сосны, плакучие ивы? Отвязанная лодка не долго тычется в берег – и ни радость

Птицы, вылетевшей из ржи, с вечером согласованье. Добрый вечер, милая, свяжи что с чем хочешь, покажи

С нежностью и глубиной – ибо только нежность глубока, только глубина обладает нежностью, – в тысяче лиц

1 – Пойдем, пойдем, моя радость, пойдем с тобой по нашему саду, поглядим, что сделалось на свете!

…И в эту погоду, когда, как вину, мы рады тому, что ни слуху, ни глазу нельзя погрузиться в одну глубину

Где победитель ляжет без вести, упав, как маленький, ничком в пласты сбивающейся извести, на напряженное

Вот она, строгая жизнь, посмотри, на прорехе прореха, зеркало около губ, эхо, глядящее в эхо.

I Мне снилось, как будто настало прощанье и встало над нашей смущенной водой. И зренье мешалось, как

Сюита пейзажей 1. Родник И первую – тем, кто толпится у входа, из внутренних глаз улыбаясь тебе, и пьет

Уж звездное небо уносит на запад и Кассиопеи бледнеет орлица – вот-вот пропадет, но, как вышивки раппорт

Поэт есть тот, кто хочет то, что все хотят хотеть. Как белка в колесе, он крутит свой вообразимый рок.

Только увижу путника в одежде светлой, белой – что нам делать, куда деваться? Только увижу белую одежду

1 В неизвестной высоте небесной, там, где некого искать, звезды движутся шеренгой тесной, продолжая вовлекать

И в предчувствии мы проживаем то, чего жить не придется. Великую славу. Брачную ночь. Премудрую, бодрую старость.

Где-нибудь в углу запущенной болезни можно наблюдать, удерживая плач, как кидает свет, который не исчезнет

Я жизнь в порыве жить. Из горла закипая, побегом выбегаю к живым в порыве жить. Сквозняк за рукавом.

− Ты думаешь, блуждая по кругам неравного страданья, я отдам весь ад и грех за вечное забвенье?

И перед ним водой смущенной толпятся темные слова… Он глаз не поднимает – и вода глаза отводит.

Никогда, о Господи мой Боже, этот ветер, знающий, как мы, эту вечно чующую кожу я не выну из глубокой тьмы.

За Крестопоклонной, как дело пойдет к тому, чтобы все повернуло обратно, и желчь, начиная казаться, как

Мальчик, старик и собака. Может быть, это надгробье женщины или старухи. Откуда нам знать, кем человек

Несчастен, кто беседует с гостем и думает о завтрашнем деле; несчастен, кто делает дело и думает, что

Позову, и сердце радо: мята, мед, имбирь и тмин. Дней скудеющих услада, гость земли, Вениамин.

I Тот, кто ехал так долго и так вдалеке, просыпаясь, и вновь засыпая, и снясь жизнью маленькой, тающей

1 Больной просыпался. Но раньше, чем он, вставала огромная боль головная, как бурю внутри протрубивший тритон.

Полночные капли гурьба за гурьбой гудели у стекол: сестрица, а кто там? Там старый поэт. Он в кресле

В незапамятных зимах, в неназванных, в их ларцах, полюбивших молчать, как зрачок в роговицах топазовых

Ты всё – как сердце после бега, невиданное торжество, ты жизнь, живая до того, что стонешь, глядя из

Он быстро спал, как тот, кто взял хороший посох – и идет сказать о том, как он искал, и не нашел, и снова ждет;

В стеклянной храминке, потом в румяной туче полупрозрачного плода мгла осени, как зернышко, лежит.

Отвернувшись, в широком большом покрывале стоит она. Кажется, тополь рядом с ней. Это кажется.

Лодка летит по нижней влажной лазури, небо быстро темнеет и глазами другого сапфира глядит. Знаешь что?

Поют, бывало, убеждают, что время спать, и на ходу мотают шерсть, и небо убегает в свою родную темноту.