Стихи Ольги Седаковой
Не поминай ко сну камфару, белизну, мятный отвар загробья. Это вечерний свет пристален – и в ответ пристальному
Как олень обернулся к нему с человеческой речью, кровь сказала: Прощай! я не знаю, как круг завершить
I Полумертвый палач улыбнется – и начнутся большие дела. И скрипя, как всегда, повернется колесо допотопного зла.
Кто знает, не снилось ли это ему? Воздвиженье было, когда никому нельзя оказаться в лесу – под ногами
1 Кончен труд, мой бедный, кончен труд счастья и надежды: безупречный труд любви. И что же, нас сотрут
– Отречься? это было бы смешно. Но здесь они – и больше никого. До наших даже слуха не дойдет, исключено.
Флейте отвечает флейта, не костяная, не деревянная, а та, которую держат горы в своих пещерах и щелях
1. Дождь – Дождь идет, а говорят, что Бога нет! – говорила старуха из наших мест, няня Варя.
Это свет или куст? я его отвожу и стою. Что держу я – как ветер, держу и почти не гляжу на находку мою.
1 Про елку-чернавку, про иву-голубку и может, про липу одну задумано сердце, и сытую губку легко угнетает ко дну.
Где тени над молью дежурят, и живы еще за дверьми, в широкую шубу чужую меня до утра заверни.
Любовь молодая глядит из ветвей, как сердце ее умоляет: добей! А старая ходит с целебной травой.
Ни мощный дух, ни изощренный разум, ни сердце, сокрушенное глубоко, ни женственное счастье вдохновенья
Посвящается бабушке 1. СМЕЛОСТЬ И МИЛОСТЬ Солнце светит на правых и неправых, и земля нигде себя не хуже
Отец, изъеденный похмельем, стучал стеклом и серебром. Другие пьяницы шумели и пахли мертвым табаком
1 Большая вещь – сама себе приют. Глубокий скит или широкий пруд, таинственная рыба в глубине и праведник
Памяти Хлебникова 1 Те, кто жили здесь, и те, кто живы будут и достроят свой чердак, жадной злобы их
Главное – величие замысла, как говорит Иосиф. Из письма А. Ахматовой 1 Уставившись в небо, в пустые черты
У воздушных ворот, как теперь говорят, перед небесной степью, где вот-вот поплывут полубесплотные солончаки
Но следа стопы не оставит вершиной пахнущий шаг. Я чувствую, как нарастает несущий нас кверху размах.
Как не дрогнувши вишни потрогать? Эти вишни дыханья темней собирают и пробуют копоть неизвестных и сжатых огней.
Когда гудит судьба большая, как ветер, путника смущая, одежду треплет – и своя душа завидней, чем чужая
Медленно будем идти и внимательно слушать. Палка в землю стучит, как в темные окна дома, где рано ложатся
ПИР Кто умеет читать по звездам или раскладывать камни, песок варить и иголки, чтобы узнать, что будет
1 Есть нечто внутри, как летающий прах, как дух, переживший заклятье. Ваш голос – идущий, он дальше
И меня удивило: как спокойны воды, как знакомо небо, как медленно плывет джонка в каменных берегах. Родина!
Похвалим нашу землю, похвалим луну на воде, то, что ни с кем и со всеми, что нигде и везде – величиной
Как горный голубь в расщелине, как городская ласточка под стрехой – за день нахлопочутся, налетаются
I Из подозренья, бормотанья, из замиранья на лету я слабое повествованье зажгу, как свечку на свету
Ты готов? – улыбается этот ангел – я спрашиваю, хотя знаю, что ты несомненно готов: ведь я говорю не
Когда говорю я: помилуй! люблю… − я небом лукавлю, гортанью кривлю. Но странная ласка стоит без касанья.
Ты развернешься в расширенном сердце страданья, дикий шиповник, о, ранящий сад мирозданья. Дикий шиповник
Преданья о подвижниках похожи на платье внутреннее кожи. И сердце слабое себя не узнаёт, в огромных складках пропадая.
Бесконечное скажут поэты. Живописец напишет конец. Но о том, что не то и не это, из-за двери тяжелого
До свиданья, друг мой, до свиданья. С. Есенин Или новость – смерть, и мы не скажем сами: все другое больше
…И мы пошли. – Maestro mio саrо, padre dolcissimo, segnor e duca¹ ! Ни шагу дальше, в области кошмара!
Когда мы решаемся ступить, не зная, что нас ждет, на вдохновенья пустой корабль, на плохо связанный плот
Американка в двадцать лет… Молодые люди умирают на далеких войнах, в автокатастрофах, от передозировки
Да, мой господин, и душа для души – не врач и не умная стража (ты слышишь, как струны мои хороши?
Только время доходит сюда − и тогда только жалость свистит над травою. Как давно я лежу! ни огня, ни следа.
1 Синица на изгороди. Проталина на бугре. В вязаной рукавице обогретая денежка! Вот что: можно пойти
Среди путей, врученных сердцу, есть путь, пробитый в оны дни: переселенцы, погорельцы и все, кто ходит
Ни ангела, звучащего, как щель, ни галилейскую свирель ученика и ни святого, в мире пожившего, как струны
Печаль таинственна, и сила глубока. Семь тысяч лет в какой-нибудь долине она лежала, и когтями ледника
Над просохшими крышами и среди луговой худобы в ожиданье неслышимой объявляющей счастье трубы все колеблется
Tuba mirum spargens sonum…¹ 1 Подлец ворует хлопок. На неделе постановили, что тискам и дрели пора учить
Неужели и мы, как все, как все расстанемся? Знающие кое-что о страсти быстрее конца, знающие кое-что
Здесь, где Вы так и не побывали, Доналд, в этой стране, которую Вы так любили и от которой у нас ноет
Две книги я несу, безмерно уходя, но не путем ожесточенья – дорогой милости, явлением дождя, пережиданием значенья.
Памяти Сергея Морозова и Леонида Губанова 1 Ты становится вы, вы все, они. Над концами их, над самоубийством