Стихи Ольги Седаковой

Преданья о подвижниках похожи на платье внутреннее кожи. И сердце слабое себя не узнаёт, в огромных складках пропадая.

До свиданья, друг мой, до свиданья. С. Есенин Или новость – смерть, и мы не скажем сами: все другое больше

Когда мы решаемся ступить, не зная, что нас ждет, на вдохновенья пустой корабль, на плохо связанный плот

Да, мой господин, и душа для души – не врач и не умная стража (ты слышишь, как струны мои хороши?

Когда говорю я: помилуй! люблю… − я небом лукавлю, гортанью кривлю. Но странная ласка стоит без касанья.

В той темноте, где иначе как чудом не проберешься в крутящихся стенах, там, где свеча, загораясь под

Брат и сестра? муж и жена? дочь и отец? все это и больше? Кто из них умер, кто жив и эту плиту заказал

Дерево, Ваня, то самое, смоковницу ту на старой книжной гравюре, на рыхлой бумаге верже узнаёшь?

Ты знаешь, я так тебя люблю, что если час придет и поведет меня от тебя, то он не уведет – как будто

Есть говоренье о конце – как будто насмех при скупце кидать монеты в воду. Мой друг, растянем эту сласть!

Уж звездное небо уносит на запад и Кассиопеи бледнеет орлица – вот-вот пропадет, но, как вышивки раппорт

Только увижу путника в одежде светлой, белой – что нам делать, куда деваться? Только увижу белую одежду

И в предчувствии мы проживаем то, чего жить не придется. Великую славу. Брачную ночь. Премудрую, бодрую старость.

Где победитель ляжет без вести, упав, как маленький, ничком в пласты сбивающейся извести, на напряженное

I Мне снилось, как будто настало прощанье и встало над нашей смущенной водой. И зренье мешалось, как

Ни ангела, звучащего, как щель, ни галилейскую свирель ученика и ни святого, в мире пожившего, как струны

Над просохшими крышами и среди луговой худобы в ожиданье неслышимой объявляющей счастье трубы все колеблется

Неужели и мы, как все, как все расстанемся? Знающие кое-что о страсти быстрее конца, знающие кое-что

Две книги я несу, безмерно уходя, но не путем ожесточенья – дорогой милости, явлением дождя, пережиданием значенья.

1 Синица на изгороди. Проталина на бугре. В вязаной рукавице обогретая денежка! Вот что: можно пойти

Так она лежит, и говорят, что над ней горит, не убывая, маленькая свечка восковая и окно ее выходит в сад.

Хочешь – кувшин, хочешь – копье, хочешь – прялку. Если лгали про локон, как он на небе нашелся, – лгали недаром.

В первые времена, когда земледельцы и скотоводы населяли землю и по холмам белые стада рассыпались, обильные

Только я сказать хотела: – Приезжай, навести меня! – а зима кончается. Иероглифами кустов и деревьев

− Должно быть, яд в тебя вошел и смерть твоя в дверях. − Должно быть, яд в меня вошел и смерть моя в

За Крестопоклонной, как дело пойдет к тому, чтобы все повернуло обратно, и желчь, начиная казаться, как

Несчастен, кто беседует с гостем и думает о завтрашнем деле; несчастен, кто делает дело и думает, что

I Тот, кто ехал так долго и так вдалеке, просыпаясь, и вновь засыпая, и снясь жизнью маленькой, тающей

Я жизнь в порыве жить. Из горла закипая, побегом выбегаю к живым в порыве жить. Сквозняк за рукавом.

И перед ним водой смущенной толпятся темные слова… Он глаз не поднимает – и вода глаза отводит.

1. Женщина у зеркала Не снизу, а как из-за некоей двери, полурастворенной в святящийся зал, из верных

1 Существованье – смутное стекло. Военный марш или роман Лакло, или трактат о фауне озер – мне все равно.

1 Старец из пустыни Сенаарской в дом приходит царский: он и врач, он и перекупщик самоцветов.

Ночью к нам в гости – башни китайские: кремлевские бойницы на прищур остры. Отряхнули на соборы яблочки

В час молчания птиц и печали бессловесных растений и рыб различается зыбки качанье и веревок раскачанных скрип.

Кто знает, не снилось ли это ему? Воздвиженье было, когда никому нельзя оказаться в лесу – под ногами

– Отречься? это было бы смешно. Но здесь они – и больше никого. До наших даже слуха не дойдет, исключено.

1. Дождь – Дождь идет, а говорят, что Бога нет! – говорила старуха из наших мест, няня Варя.

1 Про елку-чернавку, про иву-голубку и может, про липу одну задумано сердце, и сытую губку легко угнетает ко дну.

Как олень обернулся к нему с человеческой речью, кровь сказала: Прощай! я не знаю, как круг завершить

В стеклянной храминке, потом в румяной туче полупрозрачного плода мгла осени, как зернышко, лежит.

Лодка летит по нижней влажной лазури, небо быстро темнеет и глазами другого сапфира глядит. Знаешь что?

Мне часто снится смерть и предлагает какую-то услугу. И когда, не разобравшись, говорю я: нет!

Полночные капли гурьба за гурьбой гудели у стекол: сестрица, а кто там? Там старый поэт. Он в кресле

Ты всё – как сердце после бега, невиданное торжество, ты жизнь, живая до того, что стонешь, глядя из

I Когда, прекрасный кот, ты пробуешь в окне пространства опытность и силу, внутри как свет зажгут и размахнут

1 Поэт есть тот, кто хочет то, что все хотят хотеть: допустим, на шоссе винтообразный вихрь и черный

– С детских лет, – писала Хильдегарда, – а теперь мне семьдесят, отец, и должно быть, легкими шагами

В двух шагах от притворенной двери в детскую, за щель шепчут стайкой оперенной в крыльях высохших плащей.

О прошедшем ни слова. Но, сердце, куда мы пойдем из гостей запоздалых, из темной целебной теплицы?