Стихи Осипа Мандельштама
Медлительнее снежный улей, Прозрачнее окна хрусталь, И бирюзовая вуаль Небрежно брошена на стуле.
Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь. Спокойно дышат моря
Я около Кольцова, Как сокол закольцован, И нет ко мне гонца, И дом мой без крыльца. К ноге моей привязан
В морозном воздухе растаял лёгкий дым, И я, печальною свободою томим, Хотел бы вознестись в холодном
В разноголосице девического хора Все церкви нежные поют на голос свой, И в дугах каменных Успенского
Сусальным золотом горят В лесах рождественские ёлки, В кустах игрушечные волки Глазами страшными глядят.
Твоим узким плечам под бичами краснеть, Под бичами краснеть, на морозе гореть. Твоим детским рукам утюги
Мастерица виноватых взоров, Маленьких держательница плеч! Усмирен мужской опасный норов, Не звучит утопленница-речь.
На бледно-голубой эмали, Какая мыслима в апреле, Березы ветви поднимали И незаметно вечерели.
За то, что я руки твои не сумел удержать, За то, что я предал соленые нежные губы, Я должен рассвета
Тому свидетельство языческий сенат,- Сии дела не умирают» Он раскурил чубук и запахнул халат, А рядом
Ни о чем не нужно говорить, Ничему не следует учить, И печальна так и хороша Темная звериная душа: Ничему
В Петербурге мы сойдемся снова, Словно солнце мы похоронили в нем, И блаженное, бессмысленное слово В
Мой тихий сон, мой сон ежеминутный — Невидимый, завороженный лес, Где носится какой-то шорох смутный
Что ты прячешься, фотограф, Что завесился платком? Вылезай, снимай скорее, Будешь прятаться потом.
Нереиды мои, нереиды, Вам рыданья — еда и питьё, Дочерям средиземной обиды Состраданье обидно моё.
Это есть мадам Мария — Уголь есть почти что торф, Но не каждая Мария Может зваться Бенкендорф.
Вооруженный зреньем узких ос, Сосущих ось земную, ось земную, Я чую все, с чем свидеться пришлось, И
«Мороженно!» Солнце. Воздушный бисквит. Прозрачный стакан с ледяною водою. И в мир шоколада с румяной
Я не искал в цветущие мгновенья Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз, Но в декабре торжественного
Дано мне тело — что мне делать с ним, Таким единым и таким моим? За радость тихую дышать и жить Кого
Над желтизной правительственных зданий Кружилась долго мутная метель, И правовед опять садится в сани
Мне Тифлис горбатый снится, Сазандарей стон звенит, На мосту народ толпится, Вся ковровая столица, А
Я ненавижу свет Однообразных звезд. Здравствуй, мой давний бред,- Башни стрельчатый рост! Кружевом, камень
Как овцы, жалкою толпой Бежали старцы Еврипида. Иду змеиною тропой, И в сердце тёмная обида.
Свежо раскинулась сирень, Ужо распустятся левкои, Обжора-жук ползёт на пень, И Жора мат получит вскоре.
Где связанный и пригвожденный стон? Где Прометей — скалы подспорье и пособье? А коршун где — и желтоглазый
Бесшумное веретено Отпущено моей рукою. И — мною ли оживлено — Переливается оно Безостановочной волною
Золотистого меда струя из бутылки текла Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела: Здесь, в печальной
За гремучую доблесть грядущих веков, За высокое племя людей — Я лишился и чаши на пире отцов, И веселья
Отравлен хлеб, и воздух выпит: Как трудно раны врачевать! Иосиф, проданный в Египет, Не мог сильнее тосковать.
Обороняет сон мою донскую сонь, И разворачиваются черепах манёвры — Их быстроходная, взволнованная бронь
— Как этих покрывал и этого убора Мне пышность тяжела средь моего позора! — Будет в каменной Трезене
О, как мы любим лицемерить И забываем без труда То, что мы в детстве ближе к смерти, Чем в наши зрелые года.
— Я писать умею: отчего же Говорят, что буквы непохожи, Что не буквы у меня — кривули? С длинными хвостами загогули?
Все чуждо нам в столице непотребной: Ее сухая черствая земля, И буйный торг на Сухаревке хлебной, И страшный
На страшной высоте блуждающий огонь! Но разве так звезда мерцает? Прозрачная звезда, блуждающий огонь,-
Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины: Сей длинный выводок, сей поезд
Есть целомудренные чары — Высокий лад, глубокий мир, Далеко от эфирных лир Мной установленные лары.
Паденье — неизменный спутник страха, И самый страх есть чувство пустоты. Кто камни нам бросает с высоты
На розвальнях, уложенных соломой, Едва прикрытые рогожей роковой, От Воробьевых гор до церковки знакомой
Рассеян утренник тяжелый, На босу ногу день пришел; А на дворе военной школы Играют мальчики в футбол.
Смутно дышащими листьями Черный ветер шелестит, И трепещущая ласточка B темном небе круг чертит.
Из полутёмной залы, вдруг, Ты выскользнула в лёгкой шали — Мы никому не помешали, Мы не будили спящих
Ночь. Дорога. Сон первичный Соблазнителен и нов… Что мне снится? Рукавичный Снегом пышущий Тамбов, Или
Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем! Я нынче славным бесом обуян, Как будто в корень голову шампунем
Обиженно уходят на холмы, Как Римом недовольные плебеи, Старухи овцы — черные халдеи, Исчадье ночи в
В Петрополе прозрачном мы умрем, Где властвует над нами Прозерпина. Мы в каждом вздохе смертный воздух
Еще не умер ты, еще ты не один, Покуда с нищенкой-подругой Ты наслаждаешься величием равнин И мглой
Среди лесов, унылых и заброшенных, Пусть остается хлеб в полях нескошенным! Мы ждем гостей незваных и